Старинные часы

14:32 27.12.2011 0

Париж. Середина 1930-х годов. Немое кино целиком поглотил звук; Жан Габен находился в зените своей предвоенной славы; Хичкок паковал чемоданы, чтобы ехать в Голливуд; Жан Виго закончив «Аталанту», отошел в мир иной; увядшая звезда немого кино - Дуглас Фэрбенкс, скрывался от людей в своем имени в Санта-Монике. А неутомимый экспериментатор Жорж Мельес (Кингсли) потеряв  все свои фильмы, которые потом переплавили на задорные каблучки, приторговывает игрушками на Монпарнасе, настойчиво отмахиваясь от обманчивых теней прошлого, но, не утратив при этом нужды быть любимым в настоящем. Он ворчит на сироту  (Баттерфильд), обитающего в коморке у вокзальных часов и таскающего в его лавке всякие винтики для своей механической куклы. Кукла эта втянет в мистическую историю не только его, но еще пол дюжины героев, включая симпатизирующую сироте дочь ворчливого старика (Моретц) и его покойного отца (Лоу)…    

 

«Хранитель времени» можно смотреть просто как рождественское кино, и этого хватит, чтобы выйти из зала счастливым. При этом само Рождество здесь никак не фигурирует, но подразумевается. Стрелки старых вокзальных часов юный Хьюго вертит в нужном ему направлении так, что чудеса приходят раньше самого Рождества. Да и зачем Рождество, когда есть кино, где и без того - одно сплошное Рождество. Кино, в котором исчезают предрассудки и классовые барьеры. И там, и здесь - радость объединяет сирот и разорившихся киномагнатов, цветочниц и вокзальных жандармов. Скорсезе справедливо заключает, что кино, как и Рождество, прежде всего необходимо взрослым мужчинам и женщинам, чтобы снова поверить в чудеса и вернуть утерянное детское простодушие. А главный рождественский жанр — все-таки не феерия, не сказка, а мелодрама. А «Хранитель…», заставивший самого Джеймса Камерона едва ли не сжечь свой «Аватар», именно мелодрама. Или даже мелодраматическая сказка в обязательном рождественском антураже. Но это, если не заглядывать вовнутрь, не всматриваться как камера Роберта Ричардсона в многочисленные шестеренки старых вокзальных часов. Потому что если всмотреться, то мелодрама обернется кино-энциклопедией для младшего школьного возраста, где красочно описано первое десятилетие кинематографа и наглядно поясняется феномен Мельеса. Тот и в самом деле, вконец разорившись, торговал детскими игрушками на вокзале и ненавидел говорить о своем прошлом.

 

 Человек насмотренный увидит в «Хранителе…» головоломку а-ля «мне кажется, я узнаю себя в том мальчике, читающем стихи». Кто же этот Хьюго, если не сам Скорсезе, который вот так же много лет назад совершил путешествие из своей коморки – нью-йоркского района маленькой Италии, в кинематографический мир? В Хьюго читается тот самый внук сицилийских эмигрантов, который еженедельно таскал из нью-йоркской публичной библиотеки толстенный том истории кино в картинках, тайком вырывая из нее странички с кадрами из «Гражданина Кейна».  Мальчишка, который точно так же засматривался «Робин Гудом», мечтая быть похожим на Дугласа Фэрбенкса. А это увлеченность Хьюго разного рода винтиками, не что иное, как излюбленный метод режиссера весьма удачно жонглировать  киноцитатами, вворачивая их в ткань своих собственных фильмов. Тут сразу вспоминаешь «Таксиста», в котором маячат тени Годара и Брессона…

Вот Хьюго уговаривает Мельеса вернуть ему старый блокнот таким же жалобным голосом, каким когда-то молодой Скорсезе уговаривал композитора Бернарда Хермана написать ему музыку для «Таксиста». «Хранитель» тот еще masterpiece, цитатник: спасаясь от вокзального жандарма, Хьюго сначала становится на парапет башенных часов, повторяя сцену из «Познакомьтесь с Джоном Доу» (Meet John Doe, 1941) где отчаявшийся бейсболист собирался в рождественскую ночь броситься с башни мэрии; а потом виснет на минутной стрелке как Гарольд Ллойд в хрестоматийной комедии «Наконец в безопасности!» (Safety Last,1923). Камера похожего на эльфа Роберта Ричардсона снует среди часовых механизмов, кадры скачут как блохи, в нужные моменты притормаживая, чтобы сообщить немного информации об эпохе. Подбрасывает на втором плане то фото Жана Габена из «Великой иллюзии» Жана Ренуара (La grande illusion, 1937), то позволяя цветочнице, взяв под руку ковыляющего жандарма Саши Барона Коэна,  повторить знаменитую сцену из «Восхода солнца»(Sunrise, 1927) Мурнау.  



Скорсезе, выражаясь языком Ренуара, - тот самый «дракон, охраняющий наши сокровища». Много лет он отыскивает и реставрирует потерянные шедевры кино и теперь нашел занятную форму рассказать о многом в своем самом подростковом фильме. «Хранитель…»  - как волшебник переносит в другую, пусть не слишком богатую, но тихую, красивую и, главное, счастливую жизнь.

Скорсезе посыпает эту кино-энциклопедию снежком, делая ее сияющей вершиной рождественского мелодраматизма, выражая сам дух Рождества. Дух, состоящий из печали и надежд: печали, что все давным-давно прошло; и надежд, что все повторится, как старая рождественская сказка.