]
Facebook LiveJournal Twitter

Кровавое «Апчхи!», или Украина и Пулитцер

11:01 11.02.2015 1

Что взять эпиграфом к тексту про книгу, о которой уже писано-переписано? Кажется, этот коуб отлично подойдет.

Поясню выбор: во-первых, и вещества, и Украина занимают в «Щегле» Донны Тартт  (Corpus, 2014) значимое место. А во-вторых, поднатаскавшийся на «Оружейном бароне» Джаред Лето вполне мог бы еще раз сыграть украинца с криминальными наклонностями. Только теперь – в экранизации романа, удостоенного Пулитцеровской премии – 2014: по поручению студий WarnerBros. и RatPacEntertainment за адаптацию уже взялся сценарист Питер Строган («Шпион, выйди вон!», «Фрэнк»).

Из Джареда вполне мог бы получиться один из главных героев «Щегла»  повзрослевший недомафиози, то ли украинец, то ли поляк по имени Борис. Парень, для которого родным языком уже давно стал английский, но в чьей речи все равно «слышались темные, вязкие всплески чего-то еще – душок графа Дракулы или, может, агента КГБ». Из одного описания персонажа понятно, что пишет Тартт очень образно и «визуально». Это вдвойне важно для романа о картине – конкретно о «Щегле» Карела Фабрициуса: маленькой, но поистине бесценной вещице, которую главный герой и рассказчик Тео Декер случайно похищает из нью-йоркского музея.

Как можно случайно украсть шедевр? В принципе, когда твой мир разлетается на части – а именно так происходит с парнем, оказавшимся в музее в момент устроенного террористами взрыва,  возможно все, что угодно. Нам ли не знать…

Взрыв разделяет жизнь Тео на до и после.

В жизни ДО была мама – «в скате ее скул читалось такое причудливое смешение дикарства и «Кельтских сумерек», что люди иногда принимали ее за исландку... Ее экзотическая природа на фото, к сожалению, получалась слишком резкой и безжалостной, и за кадром оставалась вся ее теплота, вся ее веселая непредсказуемость, которую я так любил в ней».

А в жизни ПОСЛЕ того «огромного, кровавого «Апчхи!»», в котором «плескалось насилие», как описывает Тартт взрыв, не осталось уже ничего, кроме бесконечных попыток осмысления и принятия потери, скитания по чужим домам, припрятанного – не столько даже от полиции, сколько словно от самого себя «Щегла». И еще – запутанных отношений с тремя, также по-своему изломанными людьми: пострадавшей от того же взрыва девочкой Пиппой, ее опекуном, антикваром и реставратором Хобби, потерявшем из-за теракта своего партнера, и, собственно, Борисом – пацаном-эмигрантом, вечным бродягой, которому просто не повезло родиться не в том месте не в то время.

Парни встретились в Лас-Вегасе, куда после гибели матери Тео увез его папаша, актер и игрок. Два никому не нужных трудных подростка оказываютсяпредоставлены только друг другу, пустыне, алкоголю, наркотикам и бесконечным разговорам, вроде:

«  – Польша – туда меня депортируют. Хотя Польша, – хохоток, будто резкий лай, – господи, лучше, чем Украина!

– Но тебя ведь не могут туда отправить, верно?

Он, нахмурившись, разглядывал руки – грязные, с запекшейся под ногтями кровью.

– Нет, – запальчиво ответил он, – потому что я тогда убью себя.Серьезно! Умру! Зима там – ты не знаешь, каково это. Даже воздух отвратительный. Один серый бетон и ветер…

– Ну, бывает же там и лето когда-то.

– Ой, да господи, – он схватил мою сигарету, глубоко затянулся, выпустил струю дыма в потолок. – Комары. Вонючая грязища. Везде воняет какой-то плесенью. Мне было так одиноко, так жрать хотелось – ну, правда, серьезно, я иногда был такой голодный, что приду на реку и думаю – утоплюсь».

В общем, как ни прискорбно, но даже у изучивших «матчасть» зарубежных авторов (а Тарттчестно учила – это видно)  весьма своеобразное представление о нашей стране: ну очень похожее на эмоции из коуба-эпиграфа.

Это ни к чему принимать на свой счет, на это не нужно обижаться – стереотипы есть стереотипы. Но, кстати, это стоит держать в уме, рассуждая на предмет «заграница нам поможет». Недавно где-то попалась мысль, что наши страшные события из прекрасного, цивилизованного и сытого, далека кажутся сражением туземцев за домик лесника. Покоробило, конечно, но, увы, книга Тартт – не обывательницы, а писателя, классического филолога, человека с отличным университетским образованием,  заставляет задуматься над истинным уровнем знаний об Украине «в среднем по больнице» и общем представлении о том, что же у нас тут происходит.

Если даже от обычного мужского плаща тут «веет угрюмостью Восточного блока: едой по карточкам и советскими заводами, промышленными комплексами где-нибудь в Одессе или Львове», то даже добавить как-то нечего. Кроме еще одного коуба – с другой озвучкой.

Хотя по большому счету все «декорации» в книге – и украинские «ужастики», и наркотические трипы, и бытописание нью-йоркского высшего общества, и тонкости мошенничества с антиквариатом, и даже сама история похищения и возвращения «Щегла»,  для писательницы всего лишь лирические отступления от ее главной темы: экзистенциального кризиса как он есть.

«Как же меня занесло в эту странную новую жизнь, где по ночам орут пьяные иностранцы, а я хожу в грязной одежде и никто меня не любит?»  разве не это время от времени говорит себе каждый из нас. Меняется разве что «реквизит» вроде грязной одежды, но суть – «кто я? где я? где мои вещи?»  вот этот вот все остается без изменений.

Многослойное полотно Тартт, где смешиваются судьбы, времена, места и сюжеты, все восемьсот с лишним страниц говорит об одном и том же. Нет, не о любви к искусству, как утверждают сотни аннотаций. Просто – о любви. И красоте – пророке ее.

«Все это не про то, что видят глаза, а про то, что видит сердце»,  в финале книги приходит к выводу Тео. И добавляет: «Источник великой печали, которую я только-только начинаю осознавать: нам не дано выбирать себе сердца».

Его собственное сердце – напуганное, разбитое, полное сомнений и вины, – вело парня по жизни очень путаными тропами, чтобы в какой-то момент тот просто осознал: красота – она действительно в глазах смотрящего. И если тебе даны именно эти глаза – способные ее разглядеть и неспособные развидеть, значит не все так просто с тобой и миром.

« – Сам я лично никогда так вот резко, как ты, не разделял плохое и хорошее, -- говорит Тео Борис в их финальном диалоге.  По мне, так любая граница между ними – одна видимость... И я для себя знаю – если мной движет любовь, значит, я все делаю как надо…Что, если все твои решения, все твои поступки, плохие ли, хорошие – Богу без разницы? Что, если все предопределено заранее? Что, если эта наша нехорошесть, наши ошибки и есть то, что определяет нашу судьбу, то, что и выводит нас к добру? Что, если кто-то из нас другим путем туда просто никак не может добраться?». И действительно – что?...

P. S. Говоря о новом романе Тартт, вспоминают то Диккенса, то Достоевского, то Сэлинджера, то Умберто Эко: монументальность располагает, тематика позволяет, потенциальный статус «живого классика» обязывает. Но при этом также хороший тон – под шумок повыдергивать «Щеглу» перья: мол, выводы банальны, герои фантастичны, и вообще мейнстрим и попса.

Хотя если так уж нужно с кем-то Тартт сравнивать, то лучше, кажется, сравнить ее с нею же самой. И для этого в довесок к «Щеглу» прочитать дебютную «Тайную историю» (1992) – захватывающий университетский триллер, аннотацией к которому можно было бы поставить: «Все, что вы хотели знать об аполлонийском и дионисийском принципах, но боялись спросить». Так у вас будет сразу две гарантированно неплохие книги, с которыми можно дотерпеть до конца зимы. Кстати, в другое время, когда есть «час і натхнення» для разных приятных вещей, терпения на два увесистых тома может и не хватить. Зато в нынешней мерзлоте и мрачноте, когда за окно смотреть противно, а в новостные ленты – страшно, для больших и красивых книг самое время. В общем, как верно замечает сама писательница, «разве не может что-то хорошее явиться в нашу жизнь с очень черного хода?». 

Фото - ixbt.com

Обнаружив ошибку, выделите ее и нажмите Ctrl + Enter

Новости партнёров:

Loading...