«В новом сезоне мы поговорим о форме груди с депутатами Верховной Рады»: Дарья Майборода о проекте «Я соромлюсь свого тіла»

Помните времена, когда ленты соцсетей пореполняло праведное негодование: мол, как так, половые органы на телевидении показывают! Вот прямо так, ничего не прикрывая! На СТБ тогда стартовал первый медицинский проект «Я соромлюсь свого тіла», где все показывали «без купюр». И показывают. Но не так давно я поймала себя на мысли, что с каждым годом возмущенных становится все меньше, а благодарных отзывов - больше.

Подумав об этом, я поняла, что с руководством нашумевшей передачи общалась довольно давно. И с удовольствием воспользовалась приглашением пресс-службы СТБ на интервью с Дарьей Майбородой, возглавляющей проект. Предварительно я узнала, что пятый сезон будет полностью украинским – за границей пациентов не отбирали. Естественно, я сходу решила выяснить, что, как и почему.

– Дарья, новый сезон пройдет под лозунгом «Спасенные в Украине». Таким образом вы хотите показать зрителю возможности украинской медицины, или дело все же в бюджете?

– Нет, с бюджетом наше решение делать украинский сезон не связано. Хотя да, я знаю цены на лечение в других странах, и было бы странно отрицать, что у нас – дешевле. Но и очень часто – качественнее. Были же случаи, и будут, когда заграничные врачи не брались за оперирование какого-то пациента, а отечественные – брались. Глобальная цель нашего проекта – популяризировать украинскую медицину, делать так, чтобы украинцы не боялись ходить к врачам. Как бы это выглядело, если бы мы призывали людей ходить к нашим докторам, а сами лечили исключительно заграницей? Нечестная получилась бы история. Во-вторых, поработав с несколькими клиниками, мы сделали вывод, что у нас делают не хуже, а иногда и лучше.

Дарья Майборода (в центре) лично контролирует съемочный процесс

– Чем еще будет отличаться новый сезон? Все-таки пятый по счету уже…

– И мне, и нашим ведущим постоянно задают этот вопрос. И мы постоянно отвечаем: ничем. Мне прямо стыдно (смеется). Просто у нас каждый год новые герои и новые истории – это наша основная «новинка». Если говорить о глобальном нововведении – наши врачи теперь говорят по-украински.

– Серьезное нововведение! С этого стоило начинать.

– Нам просто часто писали в комментариях: «Чому вони не розмовляють українською?». Так от, будь ласка. Я надеюсь, теперь не будет комментариев вроде «верните русский, мы ничего не понимаем» или «верните русский, потому что у них плохой украинский». Нет, я лично подтверждаю: украинский у них нормальный.

– Тяжело им далось обучение?

– Нет. Валерий Ославский родом из Коломыи Ивано-Франковской области, Людмила Шупенюк – из Черновцов, а русскоговорящая Екатерина Безвершенко освоила язык лучше всех. А все потому, что с нуля начинать всегда проще, чем переучиваться. Ей было сложно, конечно. Но она очень хорошо справилась, мне иногда прямо нравится.

– Иногда?

– Ну, настолько я критично ко всему отношусь. О, а еще я вчера посмотрела видео на странице Ославского, в котором он озвучил то, над чем я никогда не задумывалась: в этом сезоне мы будем проводить эксперименты в тех местах, где нас не ждали.

– Об этом я расспрошу чуть позже. А что по количеству заявок? Их стало больше?

– А сейчас я вам скажу, сколько их есть вообще (берет телефон в руки). Все с собой. У меня легкая… не паранойя, а… Ну, в общем, все анкеты, которые нам отправляют, приходят мне на почту в том числе. Когда-то я кого-то об этом попросила. И когда у меня появляется свободное время, я захожу в почту и начинаю клацать первые попавшиеся анкеты. Поэтому я точно знаю, сколько их приходит. На данный момент непрочитанных у меня 12 тысяч. И это при том, что некоторые я читаю и удаляю. Это за период с середины ноября и вот, собственно, до конца января. За последние два дня пришло 58 анкет.

– А бывает, что журналист упускает героя, а он вам очень уж запал в душу при просмотре анкеты? И вы идете выяснять, почему же его не взяли.

– Иногда я провожу такой тест на внимательность, особенно когда приносят анкеты не совсем подходящих нам героев. На полчаса заседаю в почте, выбираю парочку пациентов, сажусь со списком перед журналистом и спрашиваю: «Ну, что там у нас?» Он начинает перечислять, и тут я: «Подожди, а этот где? А этот?» Но это очень редко бывает. Дело в том, что наши журналисты уже очень хорошо ориентируются в медицине, и видят, когда случай излечимый, а когда – нет. И журналисты сразу такие случаи пропускают, потому что они не могут принимать столь серьезные решения – брать в проект неизлечимого человека. Но я – могу, а потому иногда цепляюсь за интересные истории героев, которых мы не сможем излечить полностью, да, но помочь – вполне.

Зато мне иногда приносят такие анкеты, что я говорю журналистам: «Вы с ума сошли?» Женщина с животом по щиколотку, например. А иногда бывает так: я наткнулась на фото человека с очень сложной проблемой, спросила у врачей, они говорят – много рисков. И мы их все вместе уговаривали попробовать, потому что человек с именем Розель – априори хороший герой, и срочно нужно брать и спасть (улыбается).

Маленькая часть команды проекта

– Если сравнить первый и пятый сезон, анкет стало больше или меньше?

– Когда как. В межсезонье, например, стали присылать заявки меньше, чем раньше. Мне кажется, люди просто начали обходиться без проекта. А когда надвигается эфир, люди видят промо и начинают присылать анкеты. Если говорить о кастингах, то приходит гораздо меньше желающих. На киевском было прямо рекордно мало пациентов. Впервые за всю историю проекта команда закончила работать раньше запланированного. До этого мне всегда было стыдно, что люди стоят в коридорах, ждут... В этом году мы подготовились, арендовали большое помещение, чтобы все сели. А пришло 50 человек.

– Получается, главная миссия проекта таки выполнена – люди перестали бояться ходить к врачам и начали действовать.

– Я очень в это верю. Бывало такое, что после кастинга пациенты, не дожидаясь следующего звонка от нас,  просто шли к врачам. Мы им звоним, а они такие: «Ребята, я тут уже прооперировался, со мной все хорошо». Конечно, обидно, что мы потеряли интересного героя, но какая разница, если он здоров? Я очень рада, что мы что-то поменяли в сознании людей.

– Если говорить в процентном соотношении, сколько анкет с действительно серьезными проблемами, а сколько – с «уберите растяжки» и «увеличьте грудь»?

– Гораздо меньше стало историй с растяжками. Может, процентов 25. Кто-то внешностью недоволен, кто-то – обвисшей после родов грудью. А, есть еще мое любимое: «Сделайте мне красивые зубы». Нет, я не против! Но дорого и долго. Все, что связано с зубами, стоит просто космических денег.

– Так в связи с чем таких заявок стало меньше?

– Когда мы только начинали, народ думал, что проект – очередная «Операція краса», «Поверніть мені красу» и т.д. Не было до этого в Украине проектов, которые занимаются медициной. Только проекты о том, как сделать из девушки принцессу. Все решили, что мы – тоже очередная фабрика красоты, будем всем увеличивать грудь и делать талию 50 см. Сейчас же люди поняли, что мы не об этом. У нас ведь были истории в эфире, когда приходили мальчики или девочки, просили их «порезать», потому что они некрасивые. Мы никогда, никогда так не делаем. Это неправильно, не про медицину и не про здоровье. Даже в этом сезоне у нас будет девочка, которой 19 и она хочет подтянуть грудь. Вот катастрофа у человека, жить с этим она не может. А такие истории же не заканчиваются одной операцией, потом ведь невозможно остановиться. А это – вредный наркоз, неестественные перетяжки кожи и все такое. Не хочу быть причастной к такому. Ладно когда приходит женщина после пятых родов с обвисшей грудью, там все понятно. А браться оперировать девочку просто потому, что у нее не такая форма груди, как ей подошла бы, по ее мнению – ну зачем?

– СТБ сейчас работает над созданием мейковера «Цієї миті рік потому». Возможно, вы подобные заявки перенаправляете к ним?

– Нет. Не потому, что мы жадные (улыбается). Я просто не знаю, каких героев они берут. Мне кажется, они тоже больше по историям, где помощь реально нужна. Насколько мне известно, герои с медицинскими проблемами там тоже будут.

– Много было заявок из-за границы?

– Да, немало. В основном из России и Казахстана. Также есть Италия, Германия и США. Чаще всего это украинцы, переехавшие туда, или их дети, рожденные уже не в Украине. Пока что мы не беремся за них. Я считаю, если мы возьмемся за какой-то случай из России или Казахстана, то это будет болезнь, которую в этих странах вылечить невозможно. Но да, мне искренне жаль этих казахских женщин с 4-й стадией рака. Я не представляю, как они там живут вообще. Такое впечатление, что расселены по далеким аулам, и у них нет врачей. Но я точно знаю, что это не так! Не самая бедная страна в мире же, есть больницы, есть хорошие специалисты. Не понимаю, почему такое случается. Я думаю, их государство должно как-то позаботиться о своих жителях. Остальные болезни такие, что их запросто можно вылечить в любой клинике Германии, хоть нам и очень лестно, что они обращаются к нам. Одну девочку из Италии мы были готовы взять. Но она уже начала лечение там, и того чтобы к нам приехать, ей пришлось бы прервать курс, а это неправильно. В общем, пока никак. Возможно, когда-то мы просто сделаем международный сезон (улыбается).

– А дети в новом сезоне будут? На моей памяти, их у вас было двое-трое за все четыре сезона.

– Мы действительно очень долго не хотели браться за детские болезни, поскольку это огромные риски. До какого-то момента нам казалось, что нет врачей, которые хорошо лечат детей. Наша медицинский продюсер Ирина Чуева ходила по клиникам и оббивала пороги, чтобы кто-то взялся лечить наших героев. Но они редко берутся за серьезные детские проблемы, потому что цена ошибки очень велика. Это раз. Два – у детей нет запущенных болезней, у них есть генетические патологии, а их исправлять тяжело. В прошлом сезоне у нас было двое деток: у девочки – два сросшихся пальца на руке, а у мальчика в одном из пальцев нет сустава. Пришли они прошлым летом, прооперировали мы их только недавно. Очень долго искали врача, нашли, потом он отказался, потом мы нашли другого врача, но отказались родители, начали искать за границей докторов. Там нам предложили то же самое, что и здесь. В результате знаете что? Первый врач, который нам отказал, позвонил и сказал, что передумал. А теперь вот близка к тому, чтобы передумать, мама ребенка…

– Да уж, сложно.

– Очень. Особенно, когда к тебе приводят ребенка, и ты понимаешь… (качает головой). При всем желании – не поможешь. Когда приходит взрослый человек с болезнью, которую лет 10 назад можно было бы пресечь – это одно. Он не маленький, и сам несет ответственность за свою жизнь. А ребенок ведь ни в чем не виноват. Просто он такой родился. У нас будет девочка с двумя врожденными пороками сердца, которую после одной из операций парализовало. К тому же, мы еще и выяснили, что у нее вывих тазобедренных суставов. А ребенок сидит напротив тебя и говорит: «Я хочу быть балериной». А ты знаешь, что не будет она балериной, что вы будете бороться хотя бы за то, чтобы она в школу своими ногами пошла, а не на руках у родителей. Тем не менее, несмотря на всю сложность работы с детьми, их у нас в новом сезоне будет много.

– Врачебная тройка, насколько я понимаю, останется неизменной.

– Ну конечно!

На манеже все те же

– Чем же вы их держите? И чем они держат вас?

– Контрактом (смеется). На самом деле, нюансов много. Их держит причастность к тому, чего нигде больше нет. И они искренне верят в то, что делают очень важные вещи. Это вообще главный секрет всей команды нашего проекта – мы реально верим в то, что делаем. И столько лет мы создаем проект не потому, что нам дадут много денег, не потому, что иначе останемся без работы, не потому, что нас обязали, а потому, что нам нравится это. Мы все гордимся тем, что делаем. Нашим врачам не стыдно рассказывать о своей работе в каких-то профессиональных сообществах. Людмила Шупенюк однажды сказала, что о многих случаях, с которыми она сталкивалась в проекте, раньше могла только в медицинских учебниках прочитать. На нашем проекте можно узнать что-то новое и применить в своей профессиональной деятельности. Вот несовершенный остеогенез, который был у Руслана Дорожка, Людмила впервые встретила у нас в проекте, до этого только в книгах читала. Впервые столкнулась и со случаем, когда к тебе приходит то ли мальчик, то ли девочка (Иванна Куропатова, - МН).

– А операторы у вас часто меняются? Они все-таки снимают те самые операции, может, кто-то, идя на проект, не совсем понимал, с чем столкнется.

– Они обычно готовы ко всему. У нас уже стабильная команда несколько лет. И это хорошо, так как действительно не все, кто приходит к нам на работу, готовы снимать операции и даже просто истории. Я понимаю их, это личный выбор каждого человека, работать или не работать в таком проекте. И это проблема не только операторов, но и журналистов, сценаристов. Обычно двух-трех съемок достаточно, чтобы понять, сможет ли человек остаться с нами надолго. Я отдаю себе отчет в том, что это работа не для всех, точно так же, как отдаю себе отчет в том, что не все могут такое смотреть.

– Однажды Валерий Ославский ассистировал хирургу во время операции. В новом сезоне будет что-то подобное?

– У Валерия – нет. Людмила Шупенюк будет вести беременность. Это вообще интересная история. В прошлом году к нам пришла девушка, которая никак не могла выносить ребенка – у нее было 4 замерших беременности. На момент первого приема у нее была замершая внематочная беременность – ее пытались от нее избавить таблетками, и не получилось. И мы помогали ей хотя бы спасти маточные трубы, чтобы она в будущем могла родить ребенка. С этим мы справились, попрощались, а потом она звонит летом и говорит: «Я беременна». И мы такие: «Так-так-так, быстро возвращайся». Лучше пусть вынашивает ребенка под нашим присмотром.

– А будут развязки прошлогодних историй?

– Конечно! В первой программе мы покажем историю Руслана Дорожка, который раньше мог ходить только на корточках, у него был несовершенный остеогенез – болезнь «хрустального человека». Также была у нас девочка с диагнозом «конская стопа». Она физически просто не могла стоять. А в этом сезоне Валерий Ославский пригласит ее на танец… Будет и продолжение истории Ярославы Осипенко, которой нужно было вставить челюсть. Она, кстати, вышла замуж! В общем, мы с героями иногда так долго, что становимся свидетелями их свадеб, рождения детей и так далее (улыбается).

Горько молодым!

– Кстати, о «так долго». Часто история одного пациента тянется несколько выпусков, иногда с разницей едва ли не в год. Почему разбиваете ее на части, а не выпускаете одним махом, когда уже есть результат?

– Мы очень хотим так делать и, чаще всего, так и планируем. Но, к сожалению, медицина – наука не точная. И когда мы заявляем героя, то думаем, что вот-вот покажем развязку. А тут раз – и у него осложнение. Мы, конечно, можем дожидаться завершения историй и все программы формировать уже из готовых сюжетов. Но есть вероятность, что с такими планами мы никогда не выйдем в эфир. Есть герои, которые тематически подходят друг другу, и ставить их в разных программах нелогично. Потому приходится формировать выпуски именно таким образом. Но в этом сезоне у нас, кстати, быстро завершенных историй будет много, кажется. Причем завершенных в одной программе.

– Вы уже бывали и на фестивале секса, и на фестивале красок, и все парки Киева объехали… Куда привели вас эксперименты в новом сезоне?

– Вчера Валерий Ославский был на хоккейном матче. И учил хоккеистов… делать массаж яичек. Как вам заявочка? (улыбается) В общем, как обычно, будет Валерий Ославский и его друзья эксперименты (смеется). Также он пойдет на модный показ с рюкзаком в форме мошонки. А еще он ходил – и, я считаю, это наша победа – в Верховную Раду. Разговаривал с депутатами о форме женской груди.

– И что, они шли на контакт?

– Да. Реквизит, правда, не пропустили на контроле, но это такое.

– Реквизит – грудь?

– Ну, очень приличный муляж. Там были такие металлические блины, видимо, их посчитали слишком опасными. Но главное, что мы поговорили. А то нам вечно отказывали раньше в съемке там.

– А что насчет других врачей? Испытывали что-то на себе?

– Катю Безвершенко мы хорошенько «покрутили». У нас был эксперимент про вестибулярный аппарат со специальным реквизитом. Страшная штука, какой-то тренажер для летчиков. У меня вообще проблемы с вестибулярным аппаратом, и у Кати тоже. Но мы ее туда таки отправили.

– Я так понимаю, вы на себе тренажер проверить не решились?

– Нет-нет, у меня слабый вестибулярный аппарат (смеется). Проверяли наши сотрудники, чтобы удостовериться, что это безопасно.

С главным сценаристом проекта Артуром Петровым

– И как Екатерина? Не решила уволиться после такого?

– Нет, все прошло не так страшно. Она очень переживала, что ее стошнит, потому я пообещала, что в эфир мы это не возьмем в случае чего. Но не стошнило (улыбается).

– А масштабных экспериментов на площадях уже не будет?

– Нет, сейчас мы их проводим в более камерных условиях, не на площадях. Ну, как случай с хоккеистами, например. В секс-шопе тоже были. Чаепитие в медицинском университете устраивали с кексами в форме членов, так как говорили про обрезание. Очень хотим снять школьный медосмотр, но организационно это тяжело, нас никто не хочет пускать. Просто хотим понять, почему болеют дети, хотим поговорить в школе на определенные темы, провести какие-то просветительские лекции, которые будут полезны и детям, и преподавателям.

– Реакция зрителей на первый и на четвертый серьезно отличается, меньше возмущений, больше благодарностей. То есть зрителя все-таки можно воспитать?

– Да. И мы воспитали. Это правда.

–Долго над этим работали?

– Очень долго. И еще будем работать, потому что все равно найдутся ханжи, которых что-то будет не устраивать. Ко мне вот пришла недавно сценарист, которая сказала, что мы неправы, ведь показали половой орган ребенка – лет 14 мальчику, кажется. Мол, ему с этим жить, зачем показали. А я ей: погоди, ты до конца досмотри, у парня же жизнь поменялась! Его в школе били, а после выхода программы к нему подошли старшеклассники и сказали: «Если тебя кто-то тронет – зови, мы разберемся». У него девушка появилась, он стал уверенней в себе. Мы же не показываем половые органы просто ради показа, есть какая-то высшая цель. Но то, что таких отзывов стало меньше – это факт. Может, люди просто стали реже писать, потому что поняли, что бессмысленно.

– К пятому сезону вы уже наверняка стали экспертом в этом вопросе: расскажите о преимуществах и недостатках медицины украинской и заграничной?

– Не могу сказать, что я эксперт, но поверхностно в каких-то вещах ориентируюсь. Мне кажется, так сложилось, что уровень доверия к украинской медицине изначально был не очень высоким. Люди привыкли, что врачи ими не интересуются. Но давайте еще и не отбрасывать факт очень низких зарплат у врачей. Я очень четко понимаю, что человек, который зарабатывает 2 тысячи в месяц, не будет тебя любить и заботиться о тебе. Многие пытаются это делать, насколько возможно, но вот нереально разговаривать с тобой полтора часа об одной проблеме. Потому что ему надо еще побежать на вторую работу и заработать хоть какую-то копейку. Объективно же? Но при этом, у нас очень хорошая медицинская школа. Не зря к нам едут учиться из других стран: у нас есть прекрасные медики, которые умеют делать очень хорошие вещи. Но они такие знающие, как мне кажется, тоже от безденежья. Пока другие страны учились лечить пациентов быстро, наши занимались изучением проблемы. Больше думали, чем делали. Украинские врачи знают, как вылечить сложные болезни недорого, хоть и долго. Тут украинская медицина на голову выше. Плюс у нас не было долгое время ограничений в плане экспериментальной медицины. Вот вы знали, что Украина – флагман по работе со стволовыми клетками? Вообще это украинское ноу-хау. Все эти американские разработки – это же наше! Но мало кто об этом знает. Не было возможности ставить протезы, и наши врачи придумали, как сделать, чтобы оно у тебя «само выросло». И придумали. Есть даже клиника, где выращивают кости.

– Так почему же украинская медицина – это то, к чему относятся скептически, а немецкая, например – эталон?

– Мне кажется, это очередной стереотип. Смотрите, есть такая услуга, грубо говоря, спроси, как бы это сделали «там». И мы иногда ею пользуемся – спрашиваем у немецких врачей, как они поступили бы в ситуации с этим заболеванием. Мы получаем тот же ответ, что и у нас, просто за другие деньги. Ну да, есть какие-то отрасли, которые за границей развиты больше, чем в Украине. Например, пластическая хирургия. Но тут, я считаю, виной всему – менталитет и благосостояние общества. Зачем развиваться такой сфере в стране, где на нее нет спроса?

Я не считаю, что украинская медицина хуже заграничной. И в этом сезоне мы попытаемся вернуть веру в наших врачей, и, конечно, в нашего пациента. Это странная тенденция этого года, но как-то так сложилось, что люди выздоравливают, несмотря ни на что.

– Например? Вы имеете в виду ситуации вроде «если пациент хочет жить, врач бессилен»?

– Вроде того. Есть у нас любимый герой, которому многие говорили, что он не будет ходить никогда. А он взял и пошел. Он просто сильно хотел, а потому поверил, что сможет. Поэтому я верю и в наших врачей, и в наших пациентов.

Хэппи-энды нескольких прошлогодних историй вы сможете увидеть уже сегодня в 20:00 на СТБ, так что запаситесь носовыми платочками. И напишите потом мне, как вам украиноязычные врачи.

Фото предоставлены пресс-службой СТБ