Владимир Познер: Я бы спросил у бога, как ему не стыдно

Интерено, что сказал бы Андрухович, узнав, что признан одним из лучших писателей Казахстана? Или Познер, став человеком года в Украине - что, впрочем, таки соответствует действительности. Наряду с Андреем Данилевичем (ТРК «Украина») и Анастасией Даугуле («Интер») этот титул в субботу получил и Владимир Познер. С какого перепугу, спросите вы?

Мне ответить на этот вопрос сложно - по плечу это разве что директору программы «Человек года-2012» Аркадию Райцину. Называется номинация или как там ее «За выдающийся вклад в международную журналистику и самоотверженное служение идеалам журналистики». Сам же российский гость о своей награде говорит с естественным смущением: «Я совсем не ожидал, что в Украине меня выберут в качестве «Человека года». Естественно, я немного растерян и, конечно, я рад».

О каком именно служении идеалам в исполнении Владимира Познера идет речь я, честно говоря, не поняла. Как известно, Познер в прошлом долгое время занимался жесткой пропагандой. Что интересно, сейчас об этой части своей биографии Познер говорит совершенно открыто, искренне признавая за собой все грехи недобросовестной журналистики. Чтобы расставить для себя все точки над сомнительными буквами, я пошла на пресс-конференцию Владимира Познера, которая состоялась накануне торжественной церемонии в пресс-центре «Сегодня».

За время часового спича Познер, хорошо зная отношение журналистов к подобным пресс-конфренциям, старался сделать разговор содержательным и легким для восприятия. Я выбрала для вас несколько самых интересных изречений и высказываний Познера.

О реалиях журналистики в России

«Я не могу сказать о ситуации в Украине, но те мои коллеги, которые раньше работали в России - Евгений Киселев, Савик Шустер и вот теперь Павел Шеремет - сейчас работают в Украине. Видимо, им так проще. В России ситуация непростая для журналиста, особенно для журналиста, работающего на федеральных каналах. Вообще, отношение российских властей к СМИ довольно циничное и сводится к тому, чем меньше аудитория, тем свободней можно говорить, писать. Есть средства информации, которые играют роль свистка, куда выбрасывается пар. Это «Эхо Москвы». Но когда речь идет о федеральных каналах - Первом, «Россия», НТВ - они призваны поддерживать, продвигать те идеи, которые считаются правильными со стороны властей. Или не говорить о вещах, о которых власть не хотела бы говорить.

О цензуре

«Сейчас нет цензуры в этом советском понимании слова, когда был Главлит, куда нужно было приносить свою статью и комментарии, чтобы получить штамп, без которого это не могло выйти в печать. Этого нет. Есть телефон, есть еженедельное совещание и, конечно, есть самоцензура, когда человек сам себе говорит: «Зачем рисковать?». Причем риск не тот, который был когда-то, когда могли посадить, а еще раньше – расстрелять. Сейчас конечно не так, но потерять работу, конечно, можно. И для чего? Тем более, когда у вас есть семья. Нужно же ее поддерживать! Поэтому человеку нужно сделать выбор. Каждый человек должен помнить, что в какой бы стране он ни работал, у частного хозяина или у государственного, ему все равно придется пойти на компромисс. Вопрос в том, какой компромисс. Если это связано с предательством своего я, своего нутра, то человек также должен это понимать. У нас есть журналисты, которые это выбрали. Я фамилии не буду называть, потому что так проще. А оставаться журналистом - человеком, который не занимает ни одну сторону, который думает, как сделать так, чтобы читатель или зритель, или слушатель получал максимум информации – это очень трудно. Я нахожусь в привилегированном состоянии, потому что у меня есть определенная репутация, определенный авторитет. и за годы я заработал достаточно для того, чтобы не бояться, что я останусь без работы и окажусь с протянутой рукой. Это важно. Я, кстати, воспринимаю деньги в первую очередь как то, что дает тебе независимость, а уже потом - удовольствие и все прочее».

О профессиональных журналистов

«Я не знаю как у вас, а в России достаточно часто даже весьма профессиональные журналисты не понимают, что такое журналистика в том смысле, что не понимают своей задачи. Не понимают, что у них есть свой долг. Причем этот долг только перед своей аудиторией - не перед властью, не перед государством, не перед хозяином».

«Слово «почему» для журналиста - самое главное. Это то, чем мы должны заниматься. Мы постоянно должны спрашивать: «А почему?» Это первое слово маленьких детей: «Почему солнце светит? Почему вода мокрая? Почему снег холодный?» Хорошие родители объясняют или хотя бы пробуют объяснить. У нас, как мне кажется, есть две функции: функция сторожевого пса, который ругает. Мы ничего не решаем. В этом смысле мы не власть. Но мы можем обратить внимание. В том числе и внимание власти на непорядок. Власть сама не скажет: вот, смотрите, там непорядок. Это наша задача задать вопрос "почему?". Это власть, ковыряя, скажет: «Да потому!». Особенно у нас. И поэтому можно сказать: «А так не пойдет!» Если у вас это не вызывает удивления, порой с оттенком возмущения - возникает вопрос: в какой степени вы журналист? Это должно быть ваше стремление».

«В России наиболее продвинутые люди перестали смотреть новости на федеральных каналах. Это не означает конец журналистики. Это означает, что это положение в журналистике, которое сейчас имеется, есть оскорбительным для думающего человека, который хочет получить реальную картину».

О свободе слова

«Свобода слова связана в первую очередь с ответственностью. Самый безответный человек остается наиболее несвободным. Этот человек – раб. У раба нет ответственности. За него отвечает хозяин. Самый свободный - это самый ответственный. Он отвечает за то, что он делает, и за то, что он говорит. В этом смысле должны быть рамки. И только в этом. В России в обществе существует понятие воли - что хочу, то и ворочу. Если нет - то у меня нет свободы слова. Это понимание свободы слова вообще не годится, и оно не имеет ничего общего со свободой слова вообще».

О блогах, имитирующих журналистику

«Что такое блоги? Что такое интернет? Какая это журналистика? Это никакая не журналистика. Это в основном высказывания мысли. Возможно, мне интересно ваше мнение, а, возможно, и нет. Я не получаю информацию. Я получаю ваше мнение. Это не будущее журналистики. Это совершенно точно. Когда в Советском Союзе появилось кино, то все сказали, что театру конец. В результате ошиблись. Когда появился телевизор - сказали, что конец кино. Также не получилось. То же сейчас очень часто говорят об интернете, который якобы вытеснит телевидение. Но телевидение как смотрели, так и будут продолжать смотреть в дальнейшем».

Об интервью с Азаровым

«Он произвел очень хорошее впечатление на очень многих россиян. Было много, кто мне потом говорил - вот бы нам такого. Из зала уточнили: «Такого русского?» Имелось ввиду не русского, а такого премьера. Меньше всего шла речь об этническом происхождении человека. (в интервью Познеру прошлым летом Азаров признался, что гордится тем, что он родился в России, и считает себя русским, а не украинцем - Няня). И на меня он произвел хорошее впечатление: человек умный, взвешенный, грамотно выражает свою точку зрения. Он спокойный, но при том не боится жестко говорить о том, что его не устраивает в отношениях с Россией.

Когда ты имеешь дело с политиком, ты должен понимать, что к тебе в программу он пришел не для того, чтобы показать маме, как он хорошо выглядит. Любой политический деятель, тем более такого уровня, взвешивает, зачем он туда идет. Я нужен ему, а он нужен мне. Он меня хочет использовать для своей игры, а я - для своей. В итоге мы оба оказались полезны друг другу. Он добился своей цели, по крайней мере, в России. Я не знаю, как в Украине это восприняли. Но это интервью было сделано для российского телевизионного зрителя».

О желанных героях своей программы

«Я бы хотел видеть в своей программе из живых ныне россиян - это конечно Путина. Я уже несколько раз пытался - пока безрезультатно. Путин - № 1 в моем списке. Также я бы хотел видеть патриарха Кирилла. А еще я хотел бы пообщаться с Ахмадинежадом. В подавляющем большинстве, в этом списке много политиков».

Кто такие украинцы?

«Когда я делал фильм об Италии, в Неаполе у ​​меня было интервью с мафиозо. Я спросил у него: «Вы когда-нибудь убивали?». Он ответил: «Следующий вопрос». Я решил, что он меня не понял. Я повторил. Он пристально посмотрел на меня и сказал: «Следующий вопрос!». Вот и я так же не могу ответить на ваш вопрос. Я очень плохо знаю Украину, я не жил среды украинцев. Я только знаю - пусть это и не вызовет большой любви ко мне - что в сталинских лагерях среди надзирателей было много украинцев. Говорит ли это о характере? Вот не знаю, какие вы! Но знаю, что поют украинцы много и замечательно, едите вкусно, прославились борщом. Но я не совсем понимаю вашу ситуацию с языком: вот сегодня меня в гостинице, где я живу, официантка на русском спросила: «Вам меню на английском или на украинском? На русском у нас нет». Но вот странно. В Германии на русском есть, во Франции тоже есть. Я по-английски читаю гораздо лучше, чем по-украински. Это вот что такое? Так же не понимаю, когда Гоголя переводят на украинский язык. Тоже странные вещи».

Чужой среди своих

«Многие до сих пор не могут простить мне фразу, что я человек нерусский, и что Россия - не моя семья. У меня скорее два дома: город Нью Йорк и Франция. Я неоднократно это говорил. Подобные выпады меня никак не задевают. Я воспринимаю это как чье-то откровенное бессилие. Меня ведь вообще многие не любят – я отказываюсь быть причисленным к тому или иному политическому крылу. Я категорически не являюсь оппозиционером. И, разумеется, не являюсь государственником-патриотом. Кроме того, я независим. Я заработал достаточно, чтобы не бояться, что меня уволят. И это вызывает раздражение. А у меня - лишь улыбку».

«В Америке ты очень быстро растворяешься среди людей. Там я очень даже свой. Может, не в Америке, а в Нью-Йорке, так точно. Это мой город - я в нем вырос. Там я газеты разносил, чтобы заработать доллар-другой. Там я до сих пор все улочки помню и дома».

О реалиях России

«Меня раздражает общее «поправение», которое я вижу в России. Меня раздражает, хотя я понимаю, что это неизбежно, что это все еще советская страна. Потому что люди, находящиеся на командных постах — это все люди, которые родились и выросли в Союзе. А это значит, что у них соответствующий менталитет. И движение в сторону улучшения никакого нет, ну а если и есть, то совсем незначительное. И меня это порой очень сильно задевает».

В прошлогодних митингах на Болотной площади в Москве

«То, что люди вышли с протестами на улицу, для власти стало полной неожиданностью. Потому они пошли на определенные уступки. Дали спустить пар. И люди поняли, что они все-таки что-то еще могут. Но на этом все и закончилось. А все потому, что людям ничего не предложили взамен. Глотки «порвали», власть обличили. И все. Людям нужен был реальный повод продолжать бороться. А повода им не дали: не защищать же им Бориса Немцова в конце-концов. Я думаю, революция в России просто невозможна».

О государственной дуре

«Когда я позволил себе оговорится и назвать государственную думу государственной дурой - реакция была совершенно не соответствующая. Я очень гордился, что хотят принять закон моего имени. Ведь очень мало людей, у которых есть закон своего имени… Это говорит о большой нервозности. Когда ты спокоен и сильный, ты такие вещи вообще не берешь во внимание».

Почему Сталин хуже Гитлера

«Оба они, конечно, хороши. Но Сталин вырвался вперед, потому что он куда больше положил своих. Да, Гитлер тоже крови наделал. Но своих он изничтожал куда меньше. Он на других выплескивал свою ненависть: евреев, цыган. Из-за Сталина Россия до сих пор харкает кровью».

О предсказании будущего России

«Когда я был молодым, я имел кристальный шар и тогда я мог предвидеть, что будет в будущем. Но теперь я его потерял. Поэтому я не знаю, что будет с Россией через 10 лет. Более того, я не знаю, что будет с Россией через год».

Познеру стыдно, что…

 

«Не могу сказать что-нибудь одно. Такого много. Но, например, ссылка академика Сахарова в Горький. Я тогда говорил: «Если человек борется с государством, то не надо потом удивляться, что государство будет бороться с этим человеком». И ведь вроде правильно сказал, но при этом совсем неправильно. Ведь, аргументируя его ссылку таким образом, я как бы оправдывал этот ход государства. За это мне стыдно. Тем более что я довольно ловко умею доказывать свою точку зрения. К счастью, я все-таки признал свою неправоту. И даже вышел из партии, тогда это было еше не в моде – 1988-м. В том же году я ушел с телевидения. При этом, я все равно понимаю, что грешил и что я грешен. Но только в церковном смысле».

О Самуиле Маршаке

«Я всегда был неравнодушен к английской поэзии. И немного занимался переводами – особенно английских поэтов елизаветинской эпохи. А моя тогдашняя теща – Зара Левина – была известным композитором. И она была знакома с Маршаком – писала детские песни на его стихи. Собственно, она и передала Самуилу Яковлевичу черновики моих переводов. О чем я узнал много лет спустя. С предложением о работе мне позвонила экономка Маршака. Я тогда просто обалдел от собственного счастья. Правда, платили немного – 70 рублей всего (смеется). При этом я был кем-то вроде писаря при Маршаке – отвечал на письма в основном».

О Ване Урганте

«Я задумал свой первый фильм «Одноэтажная Америка» очень давно. Я мечтал повторить приключения Ильфа и Петрова. Но сначала было много проблем - некоторое время я был невыездным, потом не позволяло политическое положение, потом не было денег. В конце-концов все получилось. В начале хотел делать передачу с Леонидом Парфеновым, с которым у меня очень хорошие отношения, но он не смог выкроить для этого время. Тогда он возглавлял русский Newsweek. Потом решил пригласить Николая Фоменко, но он был связан контрактом с гоночными проектами. Тогда моя жена посоветовала мне попробовать Урганта. Я спросил: «Кто это?». Я его не знал. Потом спросил у жены: «Сколько ему лет?» - «28». - «Ты смеешься? О чем мне с ним говорит в его 28?». Тогда она сама позвонила Ване и спросила, читал ли он «Одноэтажную Америку». Он ответил, что нет. Жена посоветовала прочесть, иначе никак, и пригласила на встречу со мной.

Он мне страшно понравился. Он очень добрый, честный, с открытыми глазами и ушами. И мы поехали с ним в США. Бок о бок 60 дней - непростое испытание, которое приводит или к ненависти, или к дружбе. Мы подружились. Потом было путешествие по Франции. В Италии было хуже - он не мог быть рядом все время из-за работы. Поэтому его там мало. Когда мы начали делать фильм «Германская головоломка», его там почти нет. Ваня уже был задействован в «Вечернем Ургант». Я надеюсь, мы еще поработаем. В сентябре, когда мы будем свободны, попробуем снять передачу в Англии. Но он очень много времени проводит на всех этих, не знаю, как у вас называют, а у нас это называется корпоративы... Меня Бог миловал. Как я понимаю, ему там платят немалые деньги за роль тамады или - правильнее - ведущего. Я понимаю его: ему надо поддерживать маму и бабушку. Поэтому ему нужно много зарабатывать. Не думаю, что ему это нравится.

О Собчак

Ксения Анатольевна умная, способная, с хорошим пером. Она очень хочет научиться быть хорошим интервьюером. Она мне звонила, хотела встретиться, потому что она не удовлетворена своим уровнем. Я попросил ее дать диски с записями двух ее интервью. Я посмотрел и встретился с ней, изложив свои замечания. Когда ты приглашаешь человека на эфир с задачей доказать что он мерзавец, то из этого ничего не получится. Посмотрим, какие выводы она сделает.

О российском национализме

«Не знаю, насколько в Украине есть проблемы с национализм, но вот у нас в России с этим большие проблемы. Очень высок уровень шовинизма, отсутствия толерантности к людям второго цвета кожи. Это проблема. Но в мире гражданство заняло место национальности, имеется в виду по важности. Если вы спросите человека, который живет в Америке, кто он, он вам ответит, что он американец, и под этим он будет подразумевать только то, что у него есть американский паспорт. Во Франции чернокожий вам скажет, что он француз, потому что у него французский паспорт. Он это так понимает. Я не знаю, как у вас, но у нас «русский» скажут лишь те, кто по национальности является русскими. Этого никогда не скажет татарин, чеченец. Это подчеркивание национальной принадлежности разъединяет людей, а не объединяет. Я как бывший биолог могу вас заверить: нет татарской или чеченской крови. Кровь не видит национальности. Это доказано переливанием крови. Важна группа крови, а не национальность крови.

С национализмом у нас никто не борется. Нету попыток для того, чтобы снять этот момент. Поэтому, это живет больше и больше. Недавно я был в Татарстане. Общался с очень успешным молодым человеком лет 35. Я его спросил, хочет ли он, чтобы Татарстан остался в составе Российской Федерации? Он сказал: «Конечно, я за независимость!» Но этого же быть не может. Татарстан находится в центре России. Но психологически вы понимаете, что это значит! Вот люди, которые жили в Уфе, мне рассказали, что там говорят местные: мы лучшие, мы и умнее и добрее. Эти вещи могут быть самой большей проблемой федерации. Потому что это стимулирует центробежные силы, а не центростремительные».

Об атеизме

 

«Я действительно атеист. Что касается священников, это отдельная тема для разговора. Наша с ними любовь взаимная. Вот недавно некое христианское братство обещало сорвать мое выступление в Воронеже. Мол, не дадим ступить ноге этого человека на нашу святую землю. Ничего – ступил. Я неоднократно приглашал митрополита в свою передачу – пообщаться. Но не идет никак.

У меня постоянно спрашивают, что бы я спросил у Бога, если бы встретился с ним? Я много думал об этом. Вас это шокирует, но я бы спросил: «Как Вам не стыдно?» Землетрясения, где гибнут 20 тысяч человек, среди которых невинные дети, младенцы, по божьей воле происходят? Почему столько несчастий? Почему дети пухнут от голода, рождаются уродами? Если так устроила природа, я могу понять. Но если так угодно богу – то как ему не стыдно? Но эта встреча не состоится, и потом меня никто туда не допустит».

По окончании, Познер раздавал автографы журналистам, которые приобрели его книгу

Как видим, интеллектуал, эрудит и человека мира, Владимир Познер не стыдится признать, что об Украине толком ничего не знает. Его ли вина, что при этом он стал здесь «Человеком года»?