Мы еще повоюем
7«Известиям» исполнилось 95 лет. Первый номер вышел 13 марта 1917 года — как только Временный комитет Госдумы взял власть. Вышел практически одновременно — и в Питере, и в Киеве. И пока города меняли правителей, газета продолжала печататься — редкий элемент стабильности того времени.
Исследователей феномена «Известий», старейшей газеты постсоветского пространства, мне кажется, маловато. Студенческие работы тут не в счет. Удивительная газета, прошедшая через революции, войны, сохранившая себя и сберегшая свой архив и фотоснимки, где и Гражданская, и Финская, и Халхин-Гол, достойна, как по мне, иного внимания.
Когда я пришла в «Известия», им было 82 — детский возраст! И великие старики, работавшие здесь, себя совсем таковыми не считали. Были бодры, активны, рвались в командировки, в которых «зачищали землю до пустой породы».
Станислав Кондрашов тогда назывался просто Стас, возмущался, когда в редакции устраивали торжества к его 70-летию, приглашая его однокашника Евгения Примакова. Как выяснилось позже, Примаков сам на известинскую проходную без приглашения явился и скромно стоял с букетом роз, пока его личность подтверждали и пропуск выписывали.
Кондрашову тогда подарили радиоприемник его молодости. Не купили — в кабинете управделами «Известий» Анатолия Данилевича нашли. В этой комнате площадью метров 10 вповалку хранились ценности музейного достоинства: картины, написанные Бухариным, инкрустации, подаренные Хрущевым... Куда это наследие исчезло после ухода Данилевича, представить тяжело. Надеюсь, что попало к понимающим людям и не пропало в безвременье.
Александр Бовин, герой журналистики, бывший послом и вернувшийся в родную редакцию в прежний кабинет, стал любимым балагуром редакции. За ним резервировали столик в Домжуре, за которым он собирал известинцев, сибаритствовал и перепивал всех, используя «эффект малых доз».
Бовин любил приезжать в наш киевский корпункт, в старый дом на Крещатике, заезжал к Леониду Кучме, записывал с ним интервью, а потом, не справившись с управлением диктофоном («вот ведь технику понапридумывали!»), писал все по памяти, отправлял «Данилычу» с просьбой «самостоятельно наполнить текст президентским содержанием».
Смерть Бовина стала для редакции неожиданностью и трагедией — казалось, что он будет жить вечно, а умер внезапно, во сне. Плача, редакция тогда говорила, что хороший человек легко ушел.
Эдвин Поляновский всегда одевался не по-известински, неофициально — в джинсы и синие ковбойки, чтоб оттеняли голубые глаза. Постоянно рассказывал о здоровье мамы, которой было хорошо за 90. Приходил с полосными репортажами, в которых с редактором боролся за каждую запятую. Умер Эдвин вскоре после кончины мамы, один, в пустой квартире.
Отто Лацис — аристократичный, спокойный, «полосующий» газету политэкономическими материалами, как правило, оказывался в центре известинского стола для аксакалов. Этот стол господствовал в знаменитом нашем буфете, никто, кроме «старослужащих», за него не садился. Разве что — по особому приглашению. Теперь я благодарю свою известинскую судьбу за то, что всегда оказывалась за столом с этими великими. Светлая им память и журналистское наследование.
Стол старожилов был важнее главноредакторского, за который приглашали не в общий буфет, а в отдельный отсек, дальнее крыло огромного известинского здания. Традиции тех приглашений ввел Игорь Голембиовский, респектабельнейший главред «Известий» с глубоким голосом и грузинской широтой души. Подавали ему то, что было изготовлено знаменитой известинской буфетчицей Натальей Дмитриевной, крымчанкой, всю жизнь проработавшей на пищеблоке газеты. Она изготавливала такие пирожки, о которых мы до сих пор скучаем. Сколько я ни приезжала в редакцию, Наталья Дмитриевна всегда была на боевом посту. Не застала ее единожды — она ушла от нас навсегда.
К главным редакторам в «Известиях» всегда было особое отношение. Первого — Стеклова — не воспринимали, Аджубея любили, Алексеева не терпели, Лаптева боготворили, Голембиовского почитали, с Захарько дружили. У главных редакторов 70—90-х был отдельный лифт и отдельный вход, пользоваться которым могли только они и собкоры, прибывшие в редакцию. Сколько нас тогда было! До 94-го — больше сотни и в бывшем Союзе, и в дальнем зарубежье, включая Австралию. На полюсах собкоры тоже водились — они туда на зимовки с полярниками отправлялись.
В 1994-м, когда я заступила на собкоровскую вахту в киевском бюро, нас по СНГ было больше 60-ти. Тост за Корпус (за собкоровский корпус) пили стоя, независимо от того, с кем пили — хоть с президентами, хоть с премьерами. Позже, когда «Известия» акционировались и вынужденно перебрались на экономические рельсы, корпус сократили вдвое, втрое, вчетверо. А состав московской редакции (800 человек) урезали раз в восемь.
Самой сильной в «Известиях» была украинская диаспора. Замы главного редактора Николай Боднарук и Анатолий Друзенко, ответственный секретарь Василий Захарько, глава корсети Юрий Орлик — все из Украины. Эта четверка украинизировала Голембиовского, Бовина и всех, кто попадал на их совещания за рюмкой с перцем. Отправляясь в то время из Киева в московскую редакцию, меньше 10 бутылок водки везти не имело смысла — люди бы не поняли.
Свою роль в украинизации «Известий» сыграла Рада Аджубей — дочь Никиты Хрущева, вдова Алексея Аджубея, киевлянка, журналистка «Московских новостей» и человек, лишенный всяческого пафоса. На дни рождения «Известий» Рада Никитична приходила в одном и том же болоньевом пальто и получала все ту же шутку шефа верстки Олега Цыганова: «Куда прикажете повесить ваши меха для сохранности?».
«Известия» и «Комсомолку» называли совмещенными сосудами. Из «Комсомолки» переходили сюда на работу многие талантливые. В 2000-х поток прервался, но компенсировался назначением нового главреда, бывшего шеф-редактора «Комсомолки» Владимира Мамонтова. Заметки при нем печатали яркие, стиль соблюдали, а киевская наша редакция тогда впервые получила развитие.
Газета была местом пожизненной службы, куда приходили юными и оставались навсегда. Наш любимый бухгалтер Галина Феоктистова отслужила в редакции с полвека, придя сюда 18-летней. Наш фоторедактор Роза Ножина сохранила легендарные снимки известинцев и не изменилась за десятилетия ни внешне, ни душой. У меня в сознании не укладывается, что наша Роза сейчас — пенсионерка, занимающаяся внуком, не ходящая на работу, но дистанционно сумевшая собрать такой массив для фотовыставки, который никому не был под силу.
Ножина теперь подписывает письма «ветеранша Роза» и, собирая вместе тех, для кого «Известия» стали жизнью, празднует наше 95-летие. Многим участникам этого торжества и самим уже по 85. Среди них и фотокор Сергей Смирнов, без снимков которого и Брежнев — не Брежнев, и Ельцин — не Ельцин.
Глядя на них, вечных известинцев, дорогих наших стариков, я четко понимаю: им и нашей газете долгая жизнь дарована не зря — мы еще повоюем.
Фото - periskop.livejournal.com
0
