Леонид Парфенов: Я и в 2004-м году хотел, и в 2010-м хочу. И чего от этого?

Леонид Парфенов ответил на вопросы читателей проекта «Сноб». Я решила разместить вопросы-ответы у себя, чтобы вы не умерли от зависти подписчикам "Сноба". Читайте, наслаждайтесь: 

- Меня интересует Ваше мнение о том, сколько еще телевидение сможет доминировать как посредник между производителями контента и потребителями в нише экономкласса? То есть аудитория премиум услугами ТВ как перепродавца контента уже практически не пользуется, мы покупаем контент напрямую у производителей. Но как долго в ящике останется народ?

Леонид Парфенов:  Я пока не вижу никаких предпосылок к тому, чтобы ситуация менялась, даже если посмотреть на более продвинутые телевизионные страны, Америку, прежде всего (мы две таких гипертелевизионных страны, где влияние «ящика» на всю остальную жизнь так велико). Пока, я думаю, эта ситуация сохранится. Все рассказы про то, как наступает новая эра, тысячи каналов и прочее, пока статистически ничножны.

-  Леонид, здравствуйте. Вопрос несколько личного плана... В какой период Вашей жизни - больше гармонии в душе (между желаемым  и достижимым, реальностью и иллюзиями, внешней реальностью и внутренним ощущением мира вокруг) - тогда - в конце 90-х - начале 2000 или сейчас?

Леонид Парфенов:   Мне все-таки кажется, что это в большей степени зависит от человека, а не от времени, в котором он живет. Мне кажется, что подобный более-менее сложный и многокомпонентный комплекс ощущений, которые вы перечислили, я пытался переживать и тогда, и сейчас. Другое дело, что разные обстоятельства приходится по-разному преодолевать, и по-разному реализовывать себя в этом времени. Но я не могу сказать, что тогда мне было уж настолько лучше, чем сейчас, или наоборот. Есть множество внешних обстоятельств, которые сейчас менее благоприятны, особенно в профессиональном плане. Но это другое дело. По счастью, у меня всегда было две формы работы. Одна – это текущая журналистика, с которой дела сегодня обстоят действительно неважно, особенно если иметь в виду телеэфир. А вторая – это проекты историко-культурные, как их обычно называют, их примерно одинаково удается делать и тогда и сейчас.   

-  Леонид, как вы относитесь к многочисленным подражателям вашему стилю ведения репортажей? Одно время их было очень много, копировали все вплоть до интонаций.

Леонид Парфенов:   Я этого не очень замечаю, потому что специально за этим не слежу. За этим больше следит моя мама и всегда обращает на это внимание, говорит о каких-то моих особенностях и манерах, типа трясти головой в такт словам или еще о чем-нибудь таком, чего я сам за собой не очень знаю – это происходит само собой. Специально я никакого образа не конструировал. Надеюсь, что я более-менее равен самому себе в жизни и в эфире. Конечно, можно считать, что это симптом какого-то профессионального успеха, когда ты оказываешься образцом для подражания. Но я думаю, что это от общей бесстильности нашей тележурналистики в целом. Просто никакой другой эфирной моды не было предложено. Вот и получилось так, что я главный эфирный модник.   

-   Размышляли ли Вы над тем, во что обернутся невнятные планы правительства РФ по цифровизации ТВ (особенно для регионального телевидения)?

Леонид Парфенов:   Не размышлял. Но, слышал рассказы про будущие сто каналов, у меня возникает единственный вопрос: а кто там будет работать? У нас не хватает работников для того, чтобы заполнить достойным продуктом нынешние четыре канала, а как сделать сто каналов?   

- сто каналов... я думаю, что вопрос, все-таки, не в количестве каналов (хотя проблема с контентом и его производителями, а главное с приемниками "суперкачественного" сигнала, представляется тоже серьезной), а в том, что в правительстве явно мечтают создать что-то покруче Центрального ТВ... 4 мультиплекса это гораздо меньше, чем почти 90 почти неподконтрольных Радио Теле Передающих Центров. И еще - на последнем конгрессе НАТа стоимость входного билета для ТК не попавших в соцпакет озвучена в сотнях миллионов рублекй. Узок круг деятелей, обладающих возможностями таких капиталовложений... Спасибо, за ответ.

- Леонид, у Вас потрясающая супруга с очень позитивной энергетикой! Как часто ей удается приготовить ужин (завтрак/ обед) именно Вам, и что Вы предпочитаете?

Леонид Парфенов:   Вот уже 24 года я ем именно то, что готовится у прохожих на виду.   

- Леонид скажите, если бы Вы сейчас снимали программу " Выйти замуж за Зелимхана", что бы в ней изменили?

Леонид Парфенов:   Я ничего бы не стал менять. Я уже много раз это говорил: убили человека — интервью берется у вдовы и у адвокатов обвиняемого. Это правило журналистики. Баланс сторон в этом сюжете был соблюден, менять там нечего.   

- Прежде всего хочу Вас поблагодарить за замечательный сериал "Птица-Гоголь" - смотрел с наслаждением и открыл для себя много новых неизвестных  черточек в Гоголе. А вопрос такой -- кого из современных живописцев Вы для себя находите ценными, если таковые имеются?

Леонид Парфенов:   Спасибо! Сложно назвать какого-то современного живописца, я и не очень их знаю... Все-таки то, чем мы занимаемся — это что-то прикладное, к такому уж искусству-искусству отношения не имеющее. Хотя, конечно, как штука синтетическая телевидение отовсюду тырит понемногу — из квазикино, квазитеатра, квазиживописи, квазикомпьютерной графики и прочего оно и шьет себе одежки.   

- Леонид, большое спасибо за все, что Вы сделали, и желаю Вам сделать то, что Вы сделать хотите, но считаете невозможным.  Вопрос: есть ли в Ваших планах такие, к которым страшно приступить, но очень хочется? Можно ли хотя бы в общих чертах их описать?

Леонид Парфенов:   Нет, я не страшусь своих планов. Когда я думаю о том, что собираюсь делать, то всегда понимаю, как я буду это делать. Чего же мне бояться самого себя? Я же не мечтаю о том, как телекамера полетит на Марс в автономном режиме и сделает круговую панораму… Такие планы мне как-то в голову почему-то не приходят.   

- Леонид, когда шла Ваша передача "Намедни", я скакала по квартире своего отчима, не желая учить уроки и становиться чем-то больше, чем анатомическая единица чьего-то домохозяйства. Ваша программа была обращена к таким, как я? или до нее надо было дорасти? И еще вопрос: недавно увидела Вас в фильме "Тихие омуты". В эпизоде, где, как я поняла, играете фактически самого себя. Фильм по подтексту совершенно не о журналистике, а о перипетиях любви. И Вы в проходном эпизоде. Или в непроходном? Что хотели сказать этим?

Леонид Парфенов:   Это и есть мечта телевидения. Хочется работать так, чтобы «и для пионеров, и для пенсионеров» — чтобы каждый считывал что-то свое, чтобы разные люди смотрели по разным мотивам и находили что-то свое, чтобы получился такой универсальный продукт. Я надеюсь, что и книжка интересна людям разного возраста. Мне, например, часто говорят про книгу: ничего про это не знал, как интересно! А другие говорят: мы же в этом во всем жили, это все наше. Как интересно! Оказывается, человеку может быть одинаково интересно и то, что он не знает, и то, что он знает.   

- Леонид. Я искренне влюбилась в Лилианну Лунгину и ее " Подстрочник". Смотрела два раза, потом читала, с Вашим прекрасным предисловием. И еще смотрела бы, и смотрела. К сожалению, современному человеку порой очень далеко до богатства всех этим мыслей и переживаний. Когда это становится очевидным, понимаешь, что невозможно не согласиться с Лилианной Лунгиной,   в последней серии говорившей  о том, что потерю близких людей, не просто близких, а единомышленников, невозможно пережить, потому что заменить их не кем.

Как Вы думаете, формула "Если мне хорошо, то и кругом хорошо" навсегда изменила мировосприятие современного человека? И какова судьба таких «неформатных» фильмов на отечественном телеэкране?

Леонид Парфенов:   Трудная судьба у неформатных фильмов не только на отечественном телеэкране, но и в отечественном кинопрокате. Но это применимо к любому отечеству, не только к России.

Про формулу – не знаю. Я вообще опасаюсь таких жизненных формул, я не верю, что жизнь может быть сведена к одному изречению. У меня, во всяком случае, таких нет.

А за слова, что предисловие хорошее – спасибо! Я как мог постарался поучаствовать в продвижении этого фильма, потому что считаю его очень поучительным. Кроме того, что это просто захватывающая человеческая история.   

- Леонид,  есть ли какие-то эпизоды в новейшей российской истории, о которых сегодня Вам бы хотелось рассказать иначе, чем 10 лет назад?

Леонид Парфенов:   Конечно, невозможно не учитывать, что что-то осталось лишь приметой того времени и не дожило до сегодняшнего, не оказало какого-то долговременного влияния. Иногда получается даже поучительно, даже стоит написать, что вот тогда это казалось важным...   

- А как вы собираете книгу, как определяете, что за чем идет внутри каждого года?

Леонид Парфенов:   Я сначала верстаю дома, на бумаге, понимая, как, кто, что, сколько займет, вот какой будет Немцов, а таким будет клонирование Долли, а вот таким — тамагочи, наркомания, Гонконг.  

- А как вы определяете, что эротическое кино займет одну полосу, а захоронение царских останков — разворот?

Леонид Парфенов:   Произвольно. Понятие «царские похороны» — разумеется, это так должно называться, а не «перезахоронение царских останков». Нет человека, который бы не понял, что были царские похороны.   

- Когда вы писали новый том, были какие-то моменты, когда вы говорили: о, вот это вот да, это я помню, это классный момент?

Леонид Парфенов:  Нет, у меня ко всему такое отношение. Вот я наугад открываю книгу, смотрите, тут «Русское радио», и сразу вспоминается: «Лучше синица в руках, чем утка под кроватью. Рекламная служба Русского радио». И какой-то там телефон. Или книжки Коха и Чубайса про приватизацию — сразу всплывает: «Рыжий, рыжий, конопатый гонорар гребет лопатой», и прочее-прочее. Или «Елена Ханга — единственная телеведущая, которая не краснеет, говоря про это». Конец цитаты. Автор не важен. Да, опять-таки, я здесь не стал себя указывать. Это абсолютно не важно. Вот в 2000-х — там чего-то надо будет делать с программой «Намедни», да. Глупо кокетничать и полагать, что закрытие было рядовым событием. Ну, я найду какой-то способ, справлюсь.   

- А какую критику вы слышите про «Намедни "Наша эра"»?

Леонид Парфенов: По мере приближения к современной истории нарастает градус. И я понимаю, что в чем-то здесь будут читать внимательнее и придирчивее, и стараться ловить, и, может быть, на чем-то поймают, скажут «здесь дает знать классовая позиция автора». Как написали в «Литературной газете» в связи со Зворыкиным, что все хорошо, но «по-прежнему ему мешает застарелый антисоветизм». Вот про 60-е мне все время говорили, что это очень просоветская книжка — все такое милое, славное, романтичное, хорошее.

Ну да, конечно, есть Чехословакия, есть самиздат, есть Синявский и Даниэль, то это все, знаете, тонет у него вот во всяких мандаринчиках к Новому году, еще в чем-то там, туфлях-шпильках. Но тогда было другое советское время. В нем действительно еще много было, и в массе своей огромное количество людей не то что бы уж прямо верили, но какие-то идеалы разделяли. И это были вполне искренние люди, которые шуршали плащами-болонья, носили свернутый в трубочку журнал «Юность», пели «Я шагаю по Москве» и были убеждены, что «бывает все на свете хорошо», как написал Геннадий Шпаликов, который покончил с собой в 70-е, когда выяснилось, что бывает на свете и не все хорошо. А потом выяснилось, что бывает все на свете плохо. А в 70-е получается, что вот застой, «Малая земля», «если женщина красива и в постели горяча, это личная заслуга Леонида Ильича», борьба с пьянством и алкоголизмом. Вообще смешно говорить про просоветское или антисоветское. Если так рассуждать, то антисоветской оказалась история.   

- А что пропустили и жалеете?

Леонид Парфенов:   Это вы мне скажите. Ничего специально не пропускал, но кто-то обязательно что-то такое скажет. Стоящее я слышал один единственный раз — соображение Льва Данилкина о том, что как же в 60-х нет Незнайки. Все остальное может быть, может не быть. Этот вот формат «кофе-тейбл-бука» должен создавать ощущение: вот так вот тут всего много, и оно разное. И вот так через тебя проходит время. Вот эффект, которого я добиваюсь.   

-  Правда ли, что в Эфиопии, где вы снимали для фильма о Пушкине, вашу группу ограбили, и бОльшая часть отснятого материала пропала?

Леонид Парфенов: Пропала только одна кассета, которая была в камере. Там был записан один комментарий про негритянский имидж Пушкина, который он так тщательно пестовал, что нужно было либо согласиться, что он ужасно некрасив, либо настоять на том, что он страшно своеобразен... В результате мы записали этот текст у Елоховской церкви. Мы действительно попали в жестокую передрягу. Я долго упирался. Пока мне к зубу мудрости не приставили «калашников» и не передернули затвор, я высоко нес миссию белого человека. У меня не осталось ничего — ни денег, ни документов. А поскольку в российском посольстве не было новых бланков, хотя на дворе был 1999 год, мне выдали справку с надписью «Гражданин СССР возвращается на родину».   

- Леонид, Вы согласны с тем, что историю можно переписать?

Леонид Парфенов: Этим все время занимаются. Но, в конце концов, ее переписать невозможно. Можно без конца переписывать трактовки, можно десятки лет говорить, что Катынь — не Катынь, что не мы, а немцы, и прочее. Но если 50 лет запирались, то потом, когда запираться будет уже невозможно, в результате сильнее ударит: ах, вы еще и 50 лет врали!..  

- Леонид, хотелось бы знать, кто или что натолкнул(о) Вас на идею  создания "Наша эра"? И как оно было в самом начале?

Леонид Парфенов:   Я знал, что на это люди будут реагировать, это профессия: ты чувствуешь, что это вещь сущностная и понимаешь, как сделать ее интересной. Кроме того, я всем говорю, что это не новый метод. Откройте начало повести Льва Толстого «Два гусара» и поймете, что это было «в те времена, когда не было еще ни железных, ни шоссейных дорог, ни газового, ни стеаринового света, ни пружинных низких диванов, ни мебели без лаку, ни разочарованных юношей со стеклышками…» — это и есть метод «Намедни».   

- А есть у народа любимые десятилетия, которые сразу раскупают?

Леонид Парфенов:   Вообще, каждое следующее десятилетие расходится быстрее предыдущего, но плюс выход каждого следующего тома опять возобновляет интерес к предыдущим, и опять подскакивают продажи.

Вы знаете, сейчас время идет быстрее, как известно. Поэтому 90-е, мне кажется, уже вполне отодвинулись. Даже когда с людьми говоришь: «А помнишь, Моника Левински, Клинтон, Овальный кабинет — оральный кабинет, синее платье…» — «Господи, это только ты помнишь. Это в каком году было-то?» — «В 97-м». — «Да? А я что-то думал, в 96-м что ли, ты вот сейчас стал рассказывать… А не раньше, а?» — «97-й, точно говорю». — «Ну, это только тебе надо».

Потом оказывается, что припоминание интересно и сладостно по-своему. Но, в принципе, 90-е мне кажутся вполне ушедшими.   

- А вы к 2000-м уже приступили?

Леонид Парфенов:   Нет.   

- Какие проекты Вы планируете на ближайшие годы?

Леонид Парфенов: Я должен буду что-то делать к 200-летию войны 1812 года. Но пока мы с формой до конца не определились.   

- На телевидении каждый год выходят ваши многосерийные документальные фильмы. Можно говорить, что Леонид Парфенов вернулся?

Леонид Парфенов:   Нет, в последнее время у меня был такой график: раз в полгода — девять месяцев — фильм, раз в полгода — девять месяцев — том. Вот так я существую. Для меня вернуться на телевидение — это регулярная, еженедельная программа.   

- Но вы хотите вернуться?

Леонид Парфенов:   Знаете, я этой категорией не живу. «Ящик» приучает к тому, что хочешь или не хочешь — это не главное. Главное — это возможности: технические, финансовые, эфирные и так далее. Понятно, что сейчас не в них дело последние шесть лет. То, что руки помнят, у меня как-то особых сомнений нет, работать бы я мог. А возможности нет уже шесть лет как. Была бы эта возможность — не закрывалась бы программа «Намедни». Я и в 2004 году хотел, и в 2010-м хочу. И чего от этого? Тут просто хотение мое не является главным критерием. Поэтому как-то про него так серьезно, уважительно и с придыханием рассуждать не хочется.   

- То есть никакого сдвига не происходит?

Леонид Парфенов:   Это не меня надо спрашивать про сдвиги. От моего желания ничего не зависит. Я хотел, и был заинтересован, чтобы застой поскорее закончился. И что? Он закончился тогда, когда он и закончился.   

-  Говоря о войне 1812 года, скажите, какое ваше мнение о книге Доминика Ливена "Россия против Наполеона"?

Леонид Парфенов:   Это одна из книг. У меня нет никакого особого «за» или «против». Об этой войне написано огромное количество литературы. Но мы собираемся не историческую науку двигать, а хотим каким-то современным телевизионным языком напомнить о главных событиях той войны. Понятно, что у нас отмечать будут 1812 год, но дело-то, конечно, шире. Речь пойдет об эпохе наполеоновских войн по крайней мере от Аустерлица и до взятия Парижа. И наша задача тут гораздо скромнее – в массовом сознании подать эту тему так, чтобы немножко наэлектризовать воздух, чтобы в течение 2012 года люди как-то вспоминали, что они живут в такой юбилейный год такой знаменитой в российской истории войны.   

- Леонид, если позволите еще несколько вопросов. В Сети, несмотря ни на что, появилась передача Школа злословия, которую вы покинули прямо во время записи. Как вы относитесь к этой программе и к факту подобного "выхода в эфир"?  

Леонид Парфенов:   Ну появилась и появилась… На словах «а вот еще был омерзительный репортаж Лошака» я дальше в этом участвовать не захотел.   

- Существует профессиональная солидарность в вашем кодексе?

Леонид Парфенов:   Профессиональное взаимопонимание. И когда человек настаивает на профессиональных правилах, я солидарен. Я довольно часто оказывался в ситуации, когда я настаиваю на том, что все шагают не в ногу, один я шагаю в ногу. И не будь, скажем, Андрея Васильева, Леонида Бершидского, Владимира Яковлева, можно было бы свихнуться. А так, когда вокруг есть какое-то количество коллег, которые работают по правилам, становится легче, ты понимаешь, что черное — это черное. Есть несколько редакций, которые и в 2000-е годы сохраняли русскую журналистику. Не будь их, казалось бы, что все сдохло совсем. Это «Ведомости» и «Коммерсант», «Ньюсвик» и «Форбс». Это то, что я продолжаю читать.   

- Вы читали интервью Андрея Колесникова с Путиным?

Леонид Парфенов:   Да, конечно. Произвело на меня впечатление.   

- Какое?

Леонид Парфенов:   Он во всем уверен, и в 2012-м будет возвращаться. Я так прочитал. Здесь продемонстрирована воля и желание человека, абсолютно уверенного в том, что все у него хорошо, ну и, значит, ничто ему не мешает вернуться в 2012 году.   

- А митинги, протесты ни на какие политически решения не влияют?

Леонид Парфенов:   Влияют, конечно. Но мы же говорим про сегодняшний момент. На это конкретное, окончательное решение не влияет, безусловно. Во всяком случае, не является фактором, сколько-нибудь существенным для этого решения.   

- А вы как относитесь к митингам 31-го числа?

Леонид Парфенов:   Мое дело — это описать.   

- То есть, вы строго разделяете свое профессиональное мнение и свое личное восприятие истории?

Леонид Парфенов:   Я стараюсь быть, ну, не объективным — это как-то слишком сильно звучало бы, — но «объективистским», по крайней мере. Я остаюсь в границах фактов. И фраза Путина «допускаю, что мы с народом ошибаемся», и когда Никита Михалков в интервью гостелеканалу объясняет, что выбор поэта гимна — Пушкин или Михалков — это «так Господь управил», — это факты. Но и в этом тоже ведь найдут «очернение», «глумление», ну и из этого «вычислят» отношение, что это вот он так относится.   

-  Почему вы не любите говорить про свои ощущения?

Леонид Парфенов:   Ну, потому что… как это у Маяковского: «Я поэт, этим и интересен». Я не понимаю, как говорить про свое, зачем говорить про свое. Про тебя пусть другие говорят. Последнее дело, когда ты сам про себя говоришь.   

- Леонид, добрый день. Учитывая "лондонские" события последних лет, британская столица заняла особенное место в современной российской истории. Каково Ваше отношение к Лондону и  "русским" лондонцам, и какую роль он может играть в будущем?

Леонид Парфенов:   Есть разные «русские» лондонцы, и к ним у меня может быть разное отношение, и мало кого из них я знаю. Что касается этой роли Лондона – она не исключительна для русской истории. Напомню, что там был третий съезд РСДРП, именно там было создано политическое течение под названием «большевизм». А сам Лондон я не очень люблю, это не мой город. Я знаю очень много русских «лондонофилов», в том числе среди своих друзей, но мне он не нравится. Для меня это город невкусный, очень отчужденный и несуразно дорогой.   

- Между тем, Уинстон Черчилль приложил немало усилий в борьбе с большевизмом. В своем выступлении, в 1919 году,  он сказал "Я надеюсь и молюсь, что Россия  будет спасена. Но спасти ее должны сами россияне! ". Что, собственно, всегда  актуально.

- Доброго времени суток, Леонид. Какое вино вы любите и какое вино Вам интересно? Спасибо.

Леонид Парфенов:   Последнее время больше всего Бургундию. Конечно, летом интереснее шабли, а зимой – пино нуар.   

- Леонид, здравствуйте. Пришла осень, становится холодно, и на пятки наступает сезонная депрессия. А как вы избавляетесь от состояния "ничего не хочу, все отстаньте"? Если у вас такого настроения не бывает, как бы вы посоветовали с ним бороться?

Леонид Парфенов:    Как и в жару – работой. Если трудно заставлять себя самому – очень полезно, чтобы были дедлайны и какая-то ответственность за эту работу. Поскольку я индивидульный предприниматель, то есть работаю сам на себя, то у меня высокая рабочая мотивация. Мне себя заставить работать на себя несложно. Так что с такой депрессией, когда ничего не хочется, если честно признаться, я почти совсем не знаком.   

- Леонид, какие из передач на российском телевидении вам нравятся больше всего и почему. Почему на российском телевидении 95% копируется с Запада ("Слабое звено", "Как стать миллионером" и т.д.) и нет нашего российского?

Леонид Парфенов:   На самом деле полно российского контента. Вы называете мировые форматы. С Запада они или с Востока, значения не имеет. Я думаю, что часть из того, что вы перечислили, может быть производством голландской фирмы Endemol. И я думаю, что ни в Англии, ни в США, где есть эндемоловские форматы, не задумываются о том, что же это за национальный позор такой – мы копируем голландские телепрограммы!

Что касается моих предпочтений – у меня их нет по той простой причине, что я телевизора не смотрю. А если и смотрю, то не как зритель, а из соображений ремесла. Но это совсем другое дело. Телевидение делается не для меня. Я все-таки «теледелатель», а не телезритель. Это как в анекдоте про чукчу, который не читатель.   

По материалам "Сноб"

Фото http://www.diary.ru