О Чехове в новом фильме бывшего мужа Анджелины Джоли и русском следе на Берлинале

12:18 15.02.2012 0

Четвертый день к ряду девушка из фестивального персонала, стоящая на дверях в ложу на пятом этаже фестивального дворца, требует у меня фестивальную аккредитацию. На вопрос, как бы я прошел первые два кордона внизу, она сухо по-немецки отвечает: «Так положено!».  Что-то я не узнаю Берлинале, растерявшего свою былую гостеприимность. Кругом полно рассерженных журналистов, делящихся такими же своими историями, коротая время в длиннющих очередях.   

Активно ползут слухи, что украинского кино нет ни в одной программе из-за негласного бойкота, объявленного отборщиками в ответ на заключение Тимошенко. Ну, в основную программу мы бы и так не прорвались. Это разве что в копродукции и не с украинским режиссером, вроде Миндадзе. Своих авторов такого калибра мы еще не вывели, и потому довольствоваться приходится лишь малыми победами в коротком метре.  

То ли дело русские. Тамошний фонд кино, стремясь поддержать копродукционные проекты, главным образом с Германией, объявил, как пишет рыночная пресса, о распределении суммы €95 тыс. между пятью совместными проектами. Среди авторов значатся самый яркий представитель «новой волны» Бакур Бакурадзе и классики – Александр Сокуров с  Алексеем Учителем. Позапрошлогодний победитель Берлинале – Алексей Попогребский почти подписал контракт с иностранцами и теперь готовится к съемкам англоязычного дебюта по мотивам культового вестерна Фреда Циннемана «Ровно в полдень» (1952). На главную роль уже подписался Пол Беттани…  

Через приятеля-немца, работающего на знаменитой студии Бабельсберг, удалось добыть билет на русский «Конвой», на который я безуспешно пытался прорваться за день этого. Там обычно выступающий в ярких эпизодных номерах Олег Васильков играет свихнувшегося из-за смерти дочери капитана, которого отряжают на розыски двух беглых дезертиров. Обратный путь лежит через Москву – царство какого-то лютого зла, где балом правит продажная милиция и крепко впившиеся в тело столицы кавказцы. Капитан от перенапряжения теряет сознание, не чувствует боли как герой абдрашитовского «Плюмбума» и выдает рубленные фразы на манер Данилы Багрова, вроде «какой ты мне мусор, брат?»

Мизгирев от дебютного своего «Кремня» мастрыривший лютый русский арт-хаус, в этот раз ушел в плоскость абсолютного хоррора. Придерживаясь, тем не менее,   границ мирового контекста: если «Кремень» был вольным ремейком «Таксиста», а «Бубен, барабан» - русским переложением «Пианистки» Ханеке, то «Конвой» выскочил из гениального «Последнего наряда» американца Хэла Эшби. На американский каркас посажена типично русская дерганность сюжета и косноязычность запутавшихся в нем героев, тупым ножом режущая зрительские слух и нервы. На некоторых сценах пришлось по-девичьи отворачиваться от экрана. Глаза буквально молили об эвакуации.

В общем, «Конвой» - не кино, а чистой воды подрывная вылазка, где взрыв сам по себе не имеет смысла, поскольку вокруг и без того – одни руины. Вместе со мной из зала вышел совершенно офонаревший русский, который с глазами полными отчаяния без конца повторял: «Кто после этого пойдет в армию?»   

«Конвой» в Берлине давали во второстепенной программе «Панорама». В основной конкурс допустили лишь косвенно русскую «Машину Джейн Мэнсфилд» Билли Боба Торнтона, про которую уже все написали, что ее продюсировал Александр Роднянский. Хозяин Берлинале Дитер Косслик про это шутил на открытии, назвав  Роднянского «русским, который привез сюда американца».

«Машину…», кроме продюсера, с Россией роднят почти шукшинские поколенческие  вопросы, поднимаемые автором, и чеховская драма с многофигурной семейно историей в центре. Роберт Дюваль играет главу семьи – когда-то брошенного женой  алабамского фермера, который ведет с тремя взрослыми сыновьями маскулинные разговоры о влиянии войны на мужские характеры; а в свободное время ездит таращиться на автомобильные аварии, подолгу вглядываясь в искореженные автомобильные тела и людей, погибших в них.

Есть в буквальном смысле обожженный войной Билли Боб, хипующий ветеран Кевин Бэйкон и консервативный Роберт Патрик. Джон Херт играет английского вдовца сбежавшей к нему жены Роберта Дюваля, которую он после смерти привозит хоронить в родной штат. Привозит и оседает в этой раскаленной южным солнцем американской глубинке. На дворе 1969 год. Разгар вьетнамской войны и чудовищного насилия в Америке, воспринимаемого как аттракцион. Вынесенную в название машину американской звезды Playboy, подиума и кино – грудастой блондинки, погибшей в автокатастрофе за два года до этого, - возят по штатам как аттракцион. За деньги всякий может поглазеть на помятый синий Кадиллак американского секс-символа 1950-х, куда для достоверности подброшена пластиковая голова, якобы самой Менсфилд (по легенде, актрисе в аварии оторвало голову).

Кстати, Мэнсфилд когда-то сама колыхала Берлинале. В 1961-м в тени её бюста остались даже Антониони с Годаром. То есть, она со своим мужем была такой Бранджелиной своего времени.

Магистральная мысль «Машины…» -   поколенческая дискоммуникабельность и кризис рабовладельческого консерватизма перед взрывоопасной свободой новых времен.

Торнтон на пресс-конференции говорил о счастливом знакомстве с Роднянским и автобиографических мотивах фильма. Он сам уроженец такого же консервативного Юга, живший атмосфере такой же ирландской маскулинности. И главное: его маленького вместе с братом отец таскал смотреть на жертв автокатастроф!  

Не обошли вниманием и его недавнее прошлое с Анджелиной Джоли.

Торнтон, услышав вопрос о их неудавшемся браке, выдал ударный монолог про то, что они с Анджелиной по-прежнему любят друг друга, то теперь как друзья; что не виделись года два из-за дикой занятости; что считает Брэда своим другом и они собираются с ним и с Анджелиной после обеда. Вообще, только американцы и спасают куцую программу нынешнего Берлинале и придают фестивальной атмосфере нужный градус звездности.