Кровавое «Апчхи!», или Украина и Пулитцер

Что взять эпиграфом к тексту про книгу, о которой уже писано-переписано? Кажется, этот коуб отлично подойдет.

Поясню выбор: во-первых, и вещества, и Украина занимают в «Щегле» Донны Тартт  (Corpus, 2014) значимое место. А во-вторых, поднатаскавшийся на «Оружейном бароне» Джаред Лето вполне мог бы еще раз сыграть украинца с криминальными наклонностями. Только теперь – в экранизации романа, удостоенного Пулитцеровской премии – 2014: по поручению студий WarnerBros. и RatPacEntertainment за адаптацию уже взялся сценарист Питер Строган («Шпион, выйди вон!», «Фрэнк»).

Из Джареда вполне мог бы получиться один из главных героев «Щегла» – повзрослевший недомафиози, то ли украинец, то ли поляк по имени Борис. Парень, для которого родным языком уже давно стал английский, но в чьей речи все равно «слышались темные, вязкие всплески чего-то еще – душок графа Дракулы или, может, агента КГБ». Из одного описания персонажа понятно, что пишет Тартт очень образно и «визуально». Это вдвойне важно для романа о картине – конкретно о «Щегле» Карела Фабрициуса: маленькой, но поистине бесценной вещице, которую главный герой и рассказчик Тео Декер случайно похищает из нью-йоркского музея.

Как можно случайно украсть шедевр? В принципе, когда твой мир разлетается на части – а именно так происходит с парнем, оказавшимся в музее в момент устроенного террористами взрыва, – возможно все, что угодно. Нам ли не знать…

Взрыв разделяет жизнь Тео на до и после.

В жизни ДО была мама – «в скате ее скул читалось такое причудливое смешение дикарства и «Кельтских сумерек», что люди иногда принимали ее за исландку... Ее экзотическая природа на фото, к сожалению, получалась слишком резкой и безжалостной, и за кадром оставалась вся ее теплота, вся ее веселая непредсказуемость, которую я так любил в ней».

А в жизни ПОСЛЕ того «огромного, кровавого «Апчхи!»», в котором «плескалось насилие», как описывает Тартт взрыв, не осталось уже ничего, кроме бесконечных попыток осмысления и принятия потери, скитания по чужим домам, припрятанного – не столько даже от полиции, сколько словно от самого себя «Щегла». И еще – запутанных отношений с тремя, также по-своему изломанными людьми: пострадавшей от того же взрыва девочкой Пиппой, ее опекуном, антикваром и реставратором Хобби, потерявшем из-за теракта своего партнера, и, собственно, Борисом – пацаном-эмигрантом, вечным бродягой, которому просто не повезло родиться не в том месте не в то время.

Парни встретились в Лас-Вегасе, куда после гибели матери Тео увез его папаша, актер и игрок. Два никому не нужных трудных подростка оказываютсяпредоставлены только друг другу, пустыне, алкоголю, наркотикам и бесконечным разговорам, вроде:

«  – Польша – туда меня депортируют. Хотя Польша, – хохоток, будто резкий лай, – господи, лучше, чем Украина!

– Но тебя ведь не могут туда отправить, верно?

Он, нахмурившись, разглядывал руки – грязные, с запекшейся под ногтями кровью.

– Нет, – запальчиво ответил он, – потому что я тогда убью себя.Серьезно! Умру! Зима там – ты не знаешь, каково это. Даже воздух отвратительный. Один серый бетон и ветер…

– Ну, бывает же там и лето когда-то.

– Ой, да господи, – он схватил мою сигарету, глубоко затянулся, выпустил струю дыма в потолок. – Комары. Вонючая грязища. Везде воняет какой-то плесенью. Мне было так одиноко, так жрать хотелось – ну, правда, серьезно, я иногда был такой голодный, что приду на реку и думаю – утоплюсь».

В общем, как ни прискорбно, но даже у изучивших «матчасть» зарубежных авторов (а Тарттчестно учила – это видно) – весьма своеобразное представление о нашей стране: ну очень похожее на эмоции из коуба-эпиграфа.

Это ни к чему принимать на свой счет, на это не нужно обижаться – стереотипы есть стереотипы. Но, кстати, это стоит держать в уме, рассуждая на предмет «заграница нам поможет». Недавно где-то попалась мысль, что наши страшные события из прекрасного, цивилизованного и сытого, далека кажутся сражением туземцев за домик лесника. Покоробило, конечно, но, увы, книга Тартт – не обывательницы, а писателя, классического филолога, человека с отличным университетским образованием, – заставляет задуматься над истинным уровнем знаний об Украине «в среднем по больнице» и общем представлении о том, что же у нас тут происходит.

Если даже от обычного мужского плаща тут «веет угрюмостью Восточного блока: едой по карточкам и советскими заводами, промышленными комплексами где-нибудь в Одессе или Львове», то даже добавить как-то нечего. Кроме еще одного коуба – с другой озвучкой.

Хотя по большому счету все «декорации» в книге – и украинские «ужастики», и наркотические трипы, и бытописание нью-йоркского высшего общества, и тонкости мошенничества с антиквариатом, и даже сама история похищения и возвращения «Щегла», – для писательницы всего лишь лирические отступления от ее главной темы: экзистенциального кризиса как он есть.

«Как же меня занесло в эту странную новую жизнь, где по ночам орут пьяные иностранцы, а я хожу в грязной одежде и никто меня не любит?» – разве не это время от времени говорит себе каждый из нас. Меняется разве что «реквизит» вроде грязной одежды, но суть – «кто я? где я? где мои вещи?» – вот этот вот все остается без изменений.

Многослойное полотно Тартт, где смешиваются судьбы, времена, места и сюжеты, все восемьсот с лишним страниц говорит об одном и том же. Нет, не о любви к искусству, как утверждают сотни аннотаций. Просто – о любви. И красоте – пророке ее.

«Все это не про то, что видят глаза, а про то, что видит сердце», – в финале книги приходит к выводу Тео. И добавляет: «Источник великой печали, которую я только-только начинаю осознавать: нам не дано выбирать себе сердца».

Его собственное сердце – напуганное, разбитое, полное сомнений и вины, – вело парня по жизни очень путаными тропами, чтобы в какой-то момент тот просто осознал: красота – она действительно в глазах смотрящего. И если тебе даны именно эти глаза – способные ее разглядеть и неспособные развидеть, –значит не все так просто с тобой и миром.

« – Сам я лично никогда так вот резко, как ты, не разделял плохое и хорошее, -- говорит Тео Борис в их финальном диалоге. – По мне, так любая граница между ними – одна видимость... И я для себя знаю – если мной движет любовь, значит, я все делаю как надо…Что, если все твои решения, все твои поступки, плохие ли, хорошие – Богу без разницы? Что, если все предопределено заранее? Что, если эта наша нехорошесть, наши ошибки и есть то, что определяет нашу судьбу, то, что и выводит нас к добру? Что, если кто-то из нас другим путем туда просто никак не может добраться?». И действительно – что?...

P. S. Говоря о новом романе Тартт, вспоминают то Диккенса, то Достоевского, то Сэлинджера, то Умберто Эко: монументальность располагает, тематика позволяет, потенциальный статус «живого классика» обязывает. Но при этом также хороший тон – под шумок повыдергивать «Щеглу» перья: мол, выводы банальны, герои фантастичны, и вообще мейнстрим и попса.

Хотя если так уж нужно с кем-то Тартт сравнивать, то лучше, кажется, сравнить ее с нею же самой. И для этого в довесок к «Щеглу» прочитать дебютную «Тайную историю» (1992) – захватывающий университетский триллер, аннотацией к которому можно было бы поставить: «Все, что вы хотели знать об аполлонийском и дионисийском принципах, но боялись спросить». Так у вас будет сразу две гарантированно неплохие книги, с которыми можно дотерпеть до конца зимы. Кстати, в другое время, когда есть «час і натхнення» для разных приятных вещей, терпения на два увесистых тома может и не хватить. Зато в нынешней мерзлоте и мрачноте, когда за окно смотреть противно, а в новостные ленты – страшно, для больших и красивых книг самое время. В общем, как верно замечает сама писательница, «разве не может что-то хорошее явиться в нашу жизнь с очень черного хода?». 

Фото - ixbt.com