Мирослав Домалевский: «Не ожидал, что «Я стесняюсь своего тела» станет настолько успешным»

Если год назад, когда шоу «Я стесняюсь своего тела» только начинало свое временами шокирующее шествие в эфире СТБ, у меня была уйма вопросов к руководителю производящего его ТО №3 Мирославу Домалевскому, то спустя год их стало только больше. Впрочем, Мирослав моих вопросов не боялся ни тогда, ни сейчас. А говорить об этом проекте, как показала практика, можно бесконечно - мы вот общались час, и ушла я лишь потому, что было как-то неудобно напрягать уважаемого продюсера еще дольше.

– Проекту исполнился год, можно подвести определенные итоги. Оправдались ваши ожидания?

– Думаю, да. Показатели очень хорошие и у первого сезона, и у второго – его средняя доля составила 19,09% (аудитория 14-49, 50+, - МН). Могу даже признаться, мы этого не ожидали. И это очень здорово. Мы затронули пласт проблем, который не затрагивали до нас. И то, что на других каналах появились похожие проекты, говорит о том, что мы впереди планеты всей (смеется).

– А почему не ожидали?

– Потому что проект сложный и откровенный. Мы ездили в Британию, пересматривали все, что сделали там в формате Embarassing bodies. На ранних этапах нам по многим причинам было сложно. Скажу больше: мы не хотели делать этот проект. Да на канале никто не хотел за него браться! Для всех директоров ТО это было чем-то сродни наказанию. Когда же его дали нашему ТО, и мы поняли, что деваться некуда… Помню, как сидели с Дашей Майбородой, и у нее практически слезы были на глазах. Понятно же, что художнику всегда хочется показывать красивое. А тут – люди с огромными проблемами, которые еще и выглядят очень непривлекательно. Но потом мы постарались взглянуть на это по-другому, сказали друг другу: «Давай подумаем, как бы мы хотели его сделать. Что бы мы хотели сказать людям?» И в итоге родилась наша версия проекта. Мне кажется, она сильно отличается от оригинала: в первую очередь, благодаря психологической составляющей. Почему, например, человек ходит с грыжей 10 лет и ничего не делает? Почему пациентка довела свою грудь до того, что она сгнила? Мы стараемся достучаться до людей, понять их, принять и изменить.

И потом, новый проект – это всегда риск. Но в данном случае риск себя оправдал.

– Как ваш продукт оценили форматчики?

– Положительно. При том, что британцы вообще очень скупы на комплименты. Но они в принципе высоко оценивают все, что мы делаем. Бородянский рассказывал, что в Каннах на телемаркете форматчики признали, что, например, «Дорогая, мы убиваем детей» – самая, наверное, уникальная и успешная версия того формата. Они сами сделали два сезона проекта и не понимали, о чем можно снимать дальше. А мы вот пятый делаем и не иссякли. С «Я стесняюсь своего тела» похожая ситуация. Единственное отличие в том, что британцы продолжают делать этот проект до сих пор. И, на мой взгляд, очень неплохо.

– За этот год не назрел кризис тем?

– Мне кажется, тема медицины – вечная тема. К нам обращается огромное количество людей с разнообразными заболеваниями, и, надеюсь, мы не будем повторяться. Но пока, во втором сезоне, темы еще не иссякли. А дальше все зависит от нас – будем стараться искать что-то новое.

– Люди, уже поняв, как их будут показывать в проекте, не стали с опаской  относиться к участию в нем?

– Нет. Количество желающих попасть к нам только увеличилось – это было видно по кастингам, которые проходят в самом начале съемок. И я, честно говоря, не считаю, что то, что мы показываем – это плохо. Мнений много. Мы так боремся за внешнюю свободу, а ведь она начинается внутри. Так вот, признак внутренней свободы – способность открыто говорить о своих проблемах. А люди часто и запускают свои болезни, и убегают от них, потому что не свободны внутри.

– А в процессе съемок не было случаев, когда кто-то из героев говорил: «Все, я ухожу»?

– Нет. Герои плюс-минус понимают, что проект откровенный, а мы – не радио. Соответственно, если появляются у нас, значит, согласны показать всем свою проблему.   

– Интересна история вот этой женщины со сгнившей грудью: человек боялся пойти в кабинет к врачу, но не побоялся рассказать обо всем миллионам. Где логика?

– Ну, она ходила к некоему… Даже не знаю, как его назвать. Наверное, шарлатану. Мы до сих пор не знаем, что этот человек делал. Может, он как раз и ухудшил ситуацию. Ну, вот побаивалась она. Но была же причина, по которой она побаивалась: у нее на глазах от рака умер человек, и она сочла, что проблема в медиках... Благодаря нам получилось немного продлить ей жизнь, но вылечить ее мы не можем, и она об этом знает. Но мы очень надеемся, что она еще поживет. Сколько – предугадать сложно, потому что это онкология.

– Год назад вы говорили, что одна из целей проекта – вернуть доверие к медикам. Получилось?

– Да! Знаете, почему я так говорю? У докторов нашего проекта начался просто огромный поток пациентов. А это значит, что мы меняем ситуацию. И меня это, конечно, очень радует.

– Врачи, наверное, стали к вам ломиться?

– Конечно. Если раньше даже наши доктора побаивались участия в проекте, не зная, как их будут воспринимать – все-таки, в обществе не принято говорить о проблемах так откровенно – то сейчас они получают огромное количество положительных отзывов. И медиков, желающих попасть в наш проект, конечно, много. Но мы сейчас не рассматриваем никого в качестве дополнительного доктора. 

– В прошлом интервью вы также говорили, что люди, ассоциируя проект с мейковерами, шли с увечьями, надеясь получить помощь пластического хирурга… Вы свою позицию по отношению к ним не изменили?

– Нет. Ну, у нас бывают случаи… Вот совсем недавно пришла пациентка с оттопыренными ушами. И мы ее взяли, несмотря на то, что это немного не наш профиль, и мы ей об этом говорили. Но ей было настолько тяжело и больно, что мы не удержались. Что касается пластической хирургии: если это грудь 12 размера, которая мешает жить – это к нам. Хотя это и пластическая хирургия. Но если проблема решаема с помощью эстетической хирургии и жить не мешает – это не наш профиль. Для этого есть другие проекты и форматы.  

– А вообще, с какими сложностями довелось столкнуться за это время?

– Ну вот, например, наша пациентка Иванна – мальчик-девочка. Вернее, как мы уже выяснили с помощью множества анализов и исследований, что родилась она мальчиком. Но в силу того, что предыдущий ребенок у матери был такого же типа, но девочка, то и врачи, и мама приняли решение «делать» из этого мальчика девочку. В 16 лет этому мальчику сделали операцию, и он стал девочкой – неполноценной, конечно. Но он даже не предполагал, что будет происходить дальше. И в этой семье не принято об этом говорить. А человек страдает. Вот это сложная для нас ситуация. Потому что хочется, чтобы мальчик был мальчиком. А по паспорту это уже девочка, и вернуть его в тело мальчика не так просто – у него все отрезано, сделана вагина. Смена пола в нашей стране – это около трех лет на получение различных разрешений, и от 30 до 40 дней наблюдения в психиатрической клинике. Но мы берем для себя и вот такие очень сложные случаи. Потому что хотим помочь.

– А не было жалоб со стороны героев или их родственников после выхода программ в эфир?

– Нет. Ну они же в процессе понимают, как это будет. И потом, знаете, когда у людей меняются жизни, когда человек, который не мог иметь детей, наконец забеременел, то, что его кто-то где-то увидел – это не то, что некая плата… Но, мне кажется, наши герои в процессе становятся с нами заодно.  

–  Какие истории лично для вас стали знаковыми?

– Из последнего сезона – это истории, которые я уже назвал. Я был шокирован историей героини с раком груди. Это же как нужно себя не любить, чтобы ситуация настолько вышла из-под контроля! Это же ситуация, когда человек уже четко понимает, что умирает и планомерно совершает… Вернее, не совершает определенные действия. И убивает себя сам. Вот было много разговоров, правильно ли мы сделали, назвав проект «Дорогая, мы убиваем детей» именно так. Я считаю, что он правильно назван. Потому что родители делают по отношению к своим детям то же, что эта женщина совершала по отношению к своему телу.  

А если говорить о первом сезоне, то там моя любимица – однозначно Таня Лапченко, у которой были проблемы с ногами из-за слоновьей болезни.

Сложная ситуация, потому что из-за скачков валюты у нас не было возможности ей помочь в полной мере, как мы изначально планировали. Но благодаря сбору средств на ubb.org и спонсору, который внес крупную сумму, у нас все-таки получилось отправить Таню на лечение в Германию.

Были и другие сложности: наши посредники в Германии оказались нечистыми на руку. Нам озвучивались совершенно другие суммы, говорилось, что встретиться с основателем клиники, госпожой Фёльди, невозможно, что нужно записываться чуть ли не за полгода и платить деньги за встречу. И мы уже почти отчаялись. Но потом просто связались напрямую, и оказалось, что денег это не стоит вообще, встретиться можно, и не так это сложно. Просто, к сожалению, есть нечестные люди. Это обидно. И иногда я понимаю наших пациентов: конечно, ты отчаиваешься, когда сталкиваешься с подобным.

Но, мне кажется, наш проект в целом все-таки изменит систему здравоохранения в стране. Люди начнут обращаться к докторам, а те, наконец, вспомнят о клятве Гиппократа.

- Какова судьба Татьяны сейчас?

– Все очень хорошо. Там же, в клинике, все не просто так. Перед тем, как Таню выписали, она сдавала экзамен: по самостоятельному массажу, по поддержанию себя в нужной форме. И сдала. Сейчас все зависит от нее. Мы не потеряли связь с Таней. Наверное, неправильно так говорить, но она – наш любимчик. Пока что никто так не изменил своего отношения к здоровью, как она! Таня – единственный человек на моей памяти, который делает абсолютно все, что рекомендовали врачи! Я, честно говоря, не верил, что можно достичь такого результата.

– Со всеми своими героями поддерживаете связь?

– На данном этапе – да. Ну, есть пациенты, с которыми из-за ситуации в Крыму или Донецке мы связь потеряли. Хотя и пробовали их найти. С теми, с кем есть возможность, связь поддерживаем. Но, конечно, вечно мы этого делать не будем. И я уверен, что, как только люди останутся наедине с собой, кто-то из них снова запустит себя.

В «Дорогой…» есть семьи, в которых все вернулось на круги своя. Да, мы им помогли. А дальше ведь требуются усилия с их стороны – нужно-то изменить полностью все. Не думаю, что мы можем изменить всех. Надо реально смотреть на вещи.

– Меня интересует фактор риска. Ведь лечение не всегда может дать результат…

– Ну, вот у нас есть незрячая пациентка. Мы понимаем, что где-то в Америке можно попробовать вживить ей специальный чип... Но видеть она не сможет: возможно, будут какие-то очертания, она будет понимать, что кто-то движется... Но это не то, чего хотелось бы достичь. Если мы даем человеку надежду, то надо идти до конца и максимально делать все возможное. Поэтому за эту ситуацию мы не беремся. Хотя очень хотелось бы помочь женщине, которая никогда не видела своего ребенка. 

В случае с Таней Лапченко мы взялись за проблему, в которой не знали до конца, что сможем сделать. И ситуация была против нас. Но мы не остановились, стали любыми путями искать деньги и, в конце концов, нашли. Надеюсь, что ситуаций, с которыми мы не справимся, у нас не будет.  

– Теперь затронем одну из самых острых тем - демонстрацию в шоу половых органов. Бывают, мне кажется, ситуации, когда этого, казалось бы, можно было бы не делать… Вот, например, сюжет о женщине весом под 300 кг.

– Ну, это же было одно из обследований, которые ей нужно было пройти. Не вижу в этом ничего крамольного. К тому же, мы достаточно строго и внимательно подходим к количеству таких кадров и показываем только то, что человек реально проходит. Для того, чтобы люди, у которых есть болезнь, четко понимали, что их ожидает.

– Но можно же было показать этот же осмотр не крупным планом, а, например, издалека?

– У нас есть пациенты, которые не готовы, чтобы их показывали в таких ракурсах. И мы их не показываем – для таких случаев есть простынка. Такие пациенты у нас тоже были.

– А табу у вас есть?

– Хороший вопрос. Я не думал об этом. Ну, наверное… Как бы парадоксально это ни звучало, мы не покажем причинные места в качестве самоцели. Хотя, возможно, исходя из того, что мы в принципе их показываем и не считаем это зазорным, это звучит странно. Но у нас есть рамки. Да, мы определяем их сами. Но мы чувствуем, где что нужно показывать, а где не нужно. И табу для нас – это нежелание человека. В таком случае мы не покажем какие-то вещи. У нас все происходит с согласия героев.

– Судя по отзывам, многих людей шокирует столь откровенная демонстрация больных органов и т.п. Тем не менее, шоу смотрят.

– У нас есть интересное исследование на эту тему. Почему у людей возникает отторжение? Оказывается, это чувство стыда, порожденное чувством страха: «А вдруг я тоже таким заболею? Лучше от этого убежать, не смотреть». Это естественная реакция: мол, если я не буду об этом думать и на это смотреть, со мной этого не произойдет. Но это блеф.

Например, в одном из последних сюжетов мы говорим о раке. О том, что нужно делать онкомаркеры, особенно если кто-то в вашей семье кто-то болел онко. Можно, конечно, об этом не думать. Могу сказать о себе: я всегда жил в страхе, потому что моя бабушка умерла от лейкемии, а дедушка – от рака поджелудочной железы. И страх был у меня до тех пор, пока я не стал делать анализы, сдавать кровь и делать онкомаркеры. Даже ситуация с Анджелиной Джоли должна многому нас научить. Может быть, она пошла слишком далеко, но и не пустила все на самотек.

– Теперь об арочных историях. Знаю, многие люди буквально в истериках бьются, если не узнают развязку сразу…

 – Арочные истории у нас возникли еще в первом сезоне. Мы не преследовали такую цель – просто оказалось, что лечение занимает гораздо больше времени, чем мы рассчитывали. Поэтому и появились такие «сериалы». Но когда мы узнаем какие-то новые факты, не сказать о них, считаю, просто неправильно. И мы говорим. У нас ведь две цели: помочь людям и создать качественный телевизионный продукт. У нас работают профессионалы высокого уровня, которые умеют создавать интригу – это драматургия. По законам драматургии создается все, что связано с кино и ТВ. Но мы используем этот прием только в случаях, когда лично нам интересно наблюдать за развитием истории.

– Вы за это время уже столько насмотрелись, наслушались. Изменилось ваше отношение к здоровью? 

– Очень изменилось! Причем не только у меня. Недавно у меня был грипп, и Бородянский… запретил мне выйти на работу! Такого сроду не было! Мы – солдаты, которые и в непогоду, и в огне, и в воде, превозмогая себя, будут работать. А тут… Я так удивился! А Бородянский сказал: «Мы ведь снимаем такой проект! Рассказываем людям, как важно заботиться о своем здоровье. А сами этого не делаем».

И иногда мне даже кажется, что мы делаем эти проекты, в первую очередь, для себя.

Они и правда нас меняют. Когда появились «Зважені», мы все стали ходить в спортзал. Я начал употреблять полезные продукты, чтобы не так сильно уставать. Потому что от тяжелых продуктов, жареного, мяса ты ощущаешь утомляемость. А когда все сбалансировано и правильно, чувствуешь себя легко, и твой КПД растет. Поэтому мы все поголовно стали вести здоровый образ жизни. Мы не имеем морального права учить тому, чего не делаем сами. И это часть нашей философии. 

Хотя не могу сказать, что стал обращаться к врачам по каждому поводу. Но я на пути. На самом деле, я не так уж отличаюсь от наших пациентов... Но у меня, слава Богу, не все так запущенно. Мы часто консультируемся у докторов нашего проекта. Бывает, подхожу к нашему дерматологу Кате: «Посмотри мою родинку, мне кажется, она какая-то не такая». Но тут еще такой момент... Я – ипохондрик. И если со мной что-то происходит, мне сразу кажется, что я умираю. Но по первому зову к врачу не бегу. Хотя по десятому уже бегу. 

– А друзья-родственники не обращаются за консультацией?

– А я сам подхожу и говорю: так, у тебя вот то-то и то-то. Вот у моего отца грыжа, и он не хочет оперироваться. Но ему в этом году 70, и я его понимаю. Очень надеюсь, что он решится. Но это решение он должен принять сам.

- На СТБ сейчас запустилось новое медицинское шоу. Не многовато ли – два медицинских шоу для одного канала?

– Мне кажется, нет. У нас ведь и талант-шоу много, и зритель их смотрит. Почему нет?

– Опытом с коллегами делитесь?

– Ну, не то чтобы опытом… Мы встречались с ребятами, они задавали какие-то вопросы, и общение мы продолжаем. Так что взаимодействие есть. Даже скажу по секрету, что в этом проекте будут появляться и наши пациенты.

– Можете спрогнозировать длительность жизни вашего проекта?

– Доля говорит о том, что публике он интересен. Да и аналогов у нас пока нет. Есть какие-то попытки сделать что-то на эту же тему. Но все равно направление и фокусировка, которые есть у нас, очень индивидуальны. Мы говорим о запущенных ситуациях, болезнях, которые напрямую граничат со смертью. Мне кажется, что об этом будет интересно смотреть и дальше.

Да нам и делать проект интересно. Если раньше я выл и подходил к Бородянскому с вопросом: «Почему я?», то сейчас все изменилось! Мы понимаем, насколько то, что мы делаем, важно. Поэтому, думаю, проживет проект довольно долго.

Ну, вроде бы, разобрались. Герои не в претензии, народу нравится, продюсеры вдохновлены, количество осчастливленных пациентов растет. Вот и ладушки. В конце концов, главный у нас кто? Зритель. А прав ли Мирослав в своем прогнозе, покажет, конечно, время. Извините за банальность.

Фото - Кирилл Авраменко, личный архив Мирослава Домалевского