Наталья Франчук: «Каждый выпуск «Один за всех» отслеживают СБУ и милиция»

Трудно предугадать длительность жизни телепроекта. Бывает, многообещающее шоу закрывается, едва начавшись, а бывает, спорный проект становится долгожителем. Не знаю, как насчет долгожительства, но сотый выпуск шоу канала СТБ «Один за всех» – несмотря на неоднозначное отношение к нему публики – в это воскресенье празднует.

Собственно, обо всей этой неоднозначности и о том, как создавалось ток-шоу «Один за всех», я решила поговорить с руководителем производящего его ТО № 6 Натальей Франчук. А заодно узнала еще ой как много интересного! 

– Наташа, ну, во-первых, поздравляю с грядущим юбилеем «Один за всех». Вы в нем, кстати, с первого выпуска или попозже подключились? 

– Первоначально проектом занималось 12-е ТО, в котором работали три девочки из Москвы с шоу «Пусть говорят». Поскольку моя история работы на СТБ начиналась с проекта журналистских расследований «За Вікнами», то Бородянский изначально предложил мне взять шефство над «Один за всех». Но у меня уже были «Танцуют все!» и «Хата на тата», и взять еще один проект я не могла физически. Девочки что-то снимали еще с другим ведущим и… как-то все не выходили в эфир. Не принимался продукт. И Бородянский меня все пугал: «Я отдам его тебе». А я все сопротивлялась: «Нет, у меня нет для этого времени!». В общем, девочки начали работу над проектом в мае, а в сентябре Бородянский сказал: «Давай, наверное, все-таки зайди к ним, посмотри, что у них там происходит». Я посмотрела, что они наснимали, мы смонтировали пару программ, принесли, сдали. Так проект плавно переплыл в мое ТО. Девочки из Москвы давно уехали в Москву, на проекте уже поменялось 5 руководителей… А Бородянский в результате сказал: «Я же тебе говорил, что это твой проект! Только время тянула 4 месяца».

Первый наш выпуск был о семье Оклей, где мать усыновляла, а потом убивала детей. И уже он взял долю 15. Следующей была история семьи Оксаны Макар, и у нее уже была доля 25. В этот момент наша программная служба поняла, какие истории нам нужны и какие цифры мы хотим...

– Изначально вы ориентировались на какой-то формат, брали что-то за основу?

– Повторюсь: изначально, когда я пришла, уже были сформированы какие-то понятия. Что это – темы, которые интересуют всех. Что это просто ток-шоу. Но что такое «просто ток-шоу»? Это когда муж говорит: «Моя жена мне изменяла», а жена говорит: «Нет, не изменяла». Ну и эксперт: «Что-то мне кажется, что все-таки изменяла». Слово против слова. Все! Для ток-шоу этого достаточно.

Но наше руководство требует делать так: изменяла – справка, выдал, принял, накладная, где изменяла, с кем, в котором часу. Именно поэтому мы – не классическое ток-шоу, а ток-шоу с элементами расследования. Конечно, это намного сложнее в разработке, но и интереснее. Впервые мы столкнулись с этим, когда делали программу про Оксану Макар. Нам сказали: «Ну, вы же не докажете, что ее мама тратила деньги?» Я: «Как это – не докажем?» Есть видео мамы Оксаны в магазине, где она покупала «золотые унитазы» для нового ремонта квартире – пожалуйста вам! 

Соответственно, в поиске тем мы отбрасываем очень многое: то, что можно снять для ежедневного формата, нельзя снять для нас. Мы, например, не снимаем без второй стороны – это очень важно. А в таких темах как насилие, педофилия, рейдерские захваты и т.п. вторая сторона, как правило, категорически против. Но без нее передачи не будет. Соответственно, отброс тем колоссальный.  

Когда мы стартовали, стояла задача делать, как «Пусть говорят» или «Говорить Україна», 4 эпизода в неделю. Но уровень историй и требования канала не позволяют создавать 4 живых истории в неделю. Поэтому мы делаем одну. Но это уже расследование, и мы очень многими вещами гордимся. Да и цифры у нас с конкурентами разные.

– К сотому выпуску проект наверняка как-то трансформировался?

– Изначально, когда ты еще не знаешь, за что взялся, темы выбираются более очевидные. В том же ток-шоу есть несколько видов тем: дележка детей, редкие болезни... Можно сделать позитивную историю, что, кстати, очень сложно, потому что позитивные истории могут взять меньшую долю. Сейчас же мы беремся за сложные расследования криминальных дел. А еще стали практиковать «сюр»-истории. Например, приходит 36-летняя барышня и сообщает, что хочет участвовать в проекте «Дорогая, мы убиваем детей», потому что дико обижена на родителей... Что??? Оказывается, ей пирожок в школу не давали.

Есть у нас и свои «санта-барбары» – когда выясняется, что мужчина является отцом 3-го ребенка женщины и ее же кумом по пятому, а она – родная сестра его отца… И ты сам думаешь, как же во всем этом разобраться...

В общем, трансформировался проект исключительно в рамках сложности. Если раньше мы брались за расследования ДТП, то сейчас расследуем криминальные дела, которые лежат на полке у милиции по 10 лет. И нам очень польстило, когда один адвокат сказал: «У вас раскрываемость выше, чем у милиции». Это, кстати, было на записи программы «Отчим-педофил», когда педофила прямо на съемке скрутили и увезли в СИЗО. И этот адвокат нам признался: «Каждую вашу программу отслеживают СБУ и милиция». Мы ведь показываем их недоработки. А в этом и состоит суть журналистики.

–  Я вот как раз на этом выпуске про отчима-педофила задалась вопросом: как это все можно было расследовать в рамках телепроекта? У вас там детективное агентство, что ли?

 – Ну, технологию нам изначально привезли все-таки девочки-москвички, которые и показали, как должна работать команда. А над каждой историей у нас работает три человека: шеф-редактор, который курирует тему, человек, который ведет сторону ответчика и тот, кто ведет сторону истца. Правда, с бригадами у нас недобор. Их должно быть пять, а у нас - три.  

– Тогда вообще ничего не понимаю.

– А большого количества людей не нужно. Нужны очень хорошие специалисты, следователи, люди с логическим мышлением, люди, которые смогут найти общий язык с героем – ведь не так легко привести человека в студию. Работая в журналистских расследованиях, ты можешь повесить на себя скрытую камеру, прийти к человеку домой, нахрапом ворваться или встретить его на рабочем месте и просто задать вопросы. И даже отсутствие ответа тебя удовлетворит: они, мол, не захотели с нами говорить. Значит, что-то скрывают!

Честно говоря, зверею, когда вижу «журналистские расследования», где все заканчивается на уровне: звонок в дверь – не открыли – мы ушли…

Да какие это «журналистские расследования», товарищи? Если тебе не открыли дверь и с тобой не поговорили - этого сюжета быть не-мо-жет! А вот теперь представьте, какими должны быть специалисты, чтобы этот человек не просто что-то сказал, а приехал в студию со своей позицией, своей аргументацией…

Я, кстати, боролась с титрами – я вообще против них. Потому что в титрах пишутся фамилии моих котиков, которых я никому не отдам. Когда идут титры, я все время думаю: «Блин, сейчас конкуренты начнут их вызванивать и переманивать!» К счастью, наши титры бегут очень быстро. Мои ребята, бывает, просят: «Так хочется, чтобы мама в Львовской области увидела мою фамилию». Я говорю: «Ребята, вы знаете, что это вы делали? Знаете. Хотите – в конце сезона дадим. Но сейчас не нужно, чтобы кто-то увидел, кто работал над этими темами». Не хочется отдавать людей. Уже и так уже забрали шестерых – на «Говорить Україна», на «Стосується кожного».  

– Как же вы их отбирали?

– По желанию копаться в том, в чем никто не хочет. И усидчивости, которая в этом деле обязательна. Потому что герой пошлет тебя первый раз, второй, третий, а на четвертый заговорит – это классика жанра. Ну и, плюс, здесь все-таки нужны взрослые люди со своим опытом и багажом.  

Потому что самое интересное в психологическом расследовании – когда ты ищешь мотивы поступков. Потому что нет поступков без мотивов, а это и есть самое интересное. В каждой нашей программе мы пытаемся докопаться до истины, заходя в детство героя – как правило, все тянется оттуда. И зачастую 19-20-летние ребята не могут этого сделать. В 27-28, когда в голове все сложилось, когда есть детки, понимание ситуации глубже – это важно. Хотя даже если мы берем молоденьких, они быстро взрослеют.

– Честно говоря, часто истории настолько невероятные, что производят впечатление постановки. Вот, например, сюжет о матери, которой вы нашли сначала одну потерянную дочь, а потом откуда ни возьмись вдруг появились вторая, третья…

– Значит, про мать. По-честному. Изначально к нам обратилась ее брошенная дочь: мол, очень хочу маму найти. Я, честно говоря, не понимаю, как это люди рассказывают, что дико хотят найти своих родственников и всю жизнь над этим работали, но так и не нашли, если мы обнаружили эту мать за два часа. Она живет в соседнем районе, никуда не уезжала. Три звонка в соцслужбы, еще два – в горадминистрацию, одна соцсеть – и мать найдена. Но мы решили покопаться немножко в судьбах этой матери и этой девочки. И когда начали рыть, выяснили, что девочка – не единственная брошенная этой женщиной. Есть еще одна, и еще одна… А потом мы нашли ее заявление о том, что одного ребенка она, родив, бросила на железнодорожном переезде. И это был самый сложный момент. Своим ребятам я сказала: «Истории не будет, если мы не найдем этого ребенка». Они говорят: «У нас из информации  – ж/д переезд и 1983 год». И что делать?  «Это сложно, – говорю, – но давайте попробуем. У нас есть на это три дня». И тут звонят: «Мы нашли!» Единственное, что в этой истории было сделано нами при создании драматургии – мы начали не с девочки, которая хочет найти мать, а с матери, которая хочет найти дочь.

Позвонили этой женщине: «Тут вас дочь ищет». Она: «Боже, моя доченька!» Почему-то у всех, кто бросил своих детей, к 50-ти просыпается совесть и желание их увидеть. В общем, предложили ей прийти на передачу, чтобы увидеть брошенную дочь, а в результате привели к ней всех детей, которых она бросила.

Мы часто слышим упреки в том, что у нас все наиграно и т.д. Но в наших сюжетах все - правда! И, что самое интересное, эта правда - рядом с тобой, в соседнем доме, подъезде и квартире. Я читаю все, что пишут в наших группах. И мне всегда радостно, что, как только появляются комментарии: «Не верю!», тут же кто-то пишет: «Да это из моего города! Я знаю эту семью!»

Думаете, в нашей стране мало людей с интересными судьбами? Их очень много!

– Что, в таком случае, с вашими нервными системами? Засыпаете с валерианкой?

– Честно? Около года назад мы наняли психолога для ребят, которые работают в этом проекте. Думаете, после того, как мы отсняли героев, они нам потом еще два месяца не звонят и ничего не требуют? Всех жертв, которые проходят через нашу программу, мы потом ведем по ребцентрам, психологам и т.п. У нас, например, есть штатный психолог, которая всегда с ними на связи. Потому что нельзя отснять историю и бросить человека. Взять ту же историю с педофилом: две сестры-жертвы прошли лечение в ребцентре, прошли психологическую реабилитацию за наш счет.  

Так вот, нанятый нами психолог помогал ребятам понять их функцию в этих историях: «У вас какая стояла задача? Помочь пострадавшему и восстановить справедливость, наказать виновного? Вы это сделали». Потому что на ранних этапах они у меня очень переживали: вплоть до того, что ходили после программ в церковь и просили помочь этим людям. Приходилось им говорить: «Вы же помогли! Причем тому, кому должны были».

Теперь с валерьянкой у нас все больше зрители и эксперты. Мои уже не сказать, что жесткие и черствые, но они четко понимают, для чего работают.

- Темы, я  так понимаю, сейчас сами плывут в руки?  

– Тема, которая сама плывет в руки – не тема. То ли это мой личный принцип, то ли это классика жанра, но мужчина, который хочет сниматься в «Хате на тата» – это плохой герой. Потому что никакой нормальный мужик не захочет сниматься в «Хате». Если тебе пишет человек: «Я хочу на «Один за всех» – что-то тут не то. Бывает, что человек сам к нам обращается. Но чаще всего, когда мы начинаем рыть, и он чувствует, что мы что-то против него нашли, начинается: «Ой, что-то я как-то не знаю… Может, не надо…. Я, наверное, подумаю… И не приеду». Потому что знает, куда его зовут. Так что мы сами ищем темы. Нам, конечно же, пишут и звонят, от нас ждут справедливости. И мне очень приятно, когда говорят: «Вы – наша последняя надежда на справедливость, помогите!».

– Знаю, что на ток-шоу типа «Пусть говорят» с гостями работают специальные психологи, которые накручивают их, доводят до психистерики и только потом выпускают в кадр. У вас с этим как?

–  У нас психолог с гостями не работает. И если человек уже приехал, он приехал с определенной позицией. Момент накручивания присутствует в любом шоу. Но не за счет того, что герою что-то внушают. Просто вторая сторона слушает в комнате на экране, что говорит первая, и когда слышит, как там откровенно врут, человек уже сам рвется: «Да что ж это такое! Выпустите меня в кадр!». Выпускаем – и герой  выплескивает все, что думает и накопилось.

«Накрутка» не будет работать долго. Да, человек выйдет на площадку в эмоциональном состоянии, но на то, чтобы выразить свою позицию, ему дается 20-30 минут, час – за это время он все равно закроется. Проще взять хорошего спикера. Если есть мама, папа и дочь с одинаковой позицией, мы смотрим, кто из них ярче и эмоциональнее может ее выразить – остальных можно посадить на боковушку.  

– Теперь о том, почему шоу ведет именно Дмитрий Карпачев. Не многовато для него проектов на СТБ?

– Начнем с того, что лица канала утверждают на уровне Бородянского, Назарова и Пилютиковой. Кстати, знаете, кто изначально должен был вести «Один за всех»? Кондратюк!

– Игорь?

– Игорь.

– Да ладно!

– Да я с ним три программы отсняла!

А Карпачев на этих программах сидел в качестве эксперта-психолога. Но Игорю было очень некомфортно в этой роли. Он говорил: «Я все-таки больше люблю развлекательные форматы, мне копание в таких историях тяжело переносить». Он каждый раз, слыша эти истории, хватался за сердце. И в какой-то момент сам сказал: «Не могу». А Карпачев в кресле эксперта был самым активным, самым орущим, самым понимающим и глубоким. И в какой-то момент нам сказали: «Так вот же ваш  ведущий - сбоку сидит».

Я согласна с тем, что Карпачев ведет очень много. Но, с другой стороны, его так любят! Нам пишут то в программу, то лично Карпачеву. Мы даже когда-то сняли программу по письму 10-летней девочки: «Дорогой дядя Дима! В моей семье – полная жесть! Пожалуйста, пригласите к себе моих маму и бабушку и помогите нам как-то это все разрулить».  Это было дико трогательно!

Наши москвички с «Первого» рассказывали, что иногда, чтобы привести человека в студию, они действуют «именем Малахова»: «Вас приглашает лично Андрей Малахов!». И любой человек из глубинки готов ехать. И уже года полтора многие герои приезжают к нам потому, что будет Карпачев: «Мы Диме верим, Дима все разрулит, Дима справедливый, понимающий. На другой проект не хотим: там нас не поймут». Тем более, мы же реально даем одинаковое время, чтобы высказаться, обеим сторонам.   

А лично у меня с Карпачевым отличное взаимопонимание! Я, например, держу общую драматургию, а он находит общий язык с любым героем. Я могу сказать: «Мне надо это и вот то». Он: «Сейчас все будет». И тихой сапой… находит подход к любому герою. Он может найти общий язык с кем угодно: ребенком, убийцей, насильником, мамочкой... И в этом его сила как ведущего. А интервьюер он вообще отличный.

– Были нарекания на его некое специфическое как для психолога поведение…

– А он у нас не психолог, он – ведущий социального проекта. Психолог у нас – Наталья Холоденко, специально приглашенный эксперт. Это, наверное, неправильно, когда ведущий высказывает свою экспертную оценку. Но он может высказать свое мнение или возмущение как человек, мужчина, отец.

– У вас есть истории-фавориты?

– Сейчас… (смотрит в принесенные бумаги). Я попросила наших ребят сделать выписку: что поменялось в каждой истории. Так, «на доследование отправлено»… «Посадили четверых»... «Возбудили 15 дел»... Вот, чем мы гордимся. Иначе нет смысла устраивать говорильню в студии. Мы даже жилье людям нашли!

Кстати, у меня нет на это бюджета, но во время съемки я иногда говорю: «Дима, скажи, что ты дашь им 300 грн». Или: «Скажи, что мы найдем вам квартиру».

Мне потом говорят: «Мы же не благотворительная организация». Да, но нельзя привести людей в студию, отснять с ними программу и сказать: «Спасибо, до свидания». Мы  в любом случае – адвокатами, какими-то реабилитационными центрами или даже материально – помогаем каждому герою. Иначе ты ж не заснешь потом.

Вот в воскресенье выйдет наша 100-я программа о невероятной силе духа и выдержке: мужчина, 50 лет, рост 130 см. У него три женщины в семье: жена-колясочница, дочь-колясочница и внучка-колясочница. Он, чтобы повытирать плафон, становится на два стульчика. Всех своих женщин он моет. А у них нет пандуса, у них вообще ничего нет! Мы хотели сделать какую-то такую душераздирающую историю, а он говорит: «А нам ничего не надо! Мы платим коммуналку, чтобы не быть ничего должными государству. У нас нет пандуса, но это государство нам должно – пусть будет должно. А мы ему ничего не должны. Все, чего мы хотим – сходить в цирк, попасть на финал «Х-фактора» и автограф Ольги Сумской». Конечно, они это все получили. И пандус получат – этим лично занимается Ольга Сумская.

Мы в этом году подаемся на «Телетриумф» с историей про Скнилов. Даже не думали, что за нее возьмемся. Но у нас на канале был проект «Прощение», который снимала команда Мирослава Домалевского. И вот Сергей Анатольевич Назаров говорит: «Прощение» – более психологическое расследование, а мы бы хотели докопаться, что же, все-таки, там было. Возьмитесь и поройте».

Мы восстановили все факты. У нас в студии были все пилоты, все родственники, они сели и поговорили. Не на уровне «Ты убил моего ребенка», а на уровне: «Посмотрите, как летел самолет, почему здесь, почему не было тренировочного полета…». И через 15 лет у людей глаза открылись. У нас же не разговаривают на такие темы. Что-то произошло – вы там плачьте, а мы пилота посадили. А о том, что пилот, по большому счету – заложник обстоятельств, никто не говорит. И ему тоже сложно жить с пониманием того, что из-за него погибло столько людей, он тоже очень ждал все эти годы, чтобы хоть кто-то его выслушал. Если вы думаете, что ему до этого давали говорить...

Вот это, я считаю, действительно расследование. Вот это крутая штука! И «Прощение» взяло хорошие цифры, и наш Скнилов взял долю 25. Это не то, что я горжусь хорошими цифрами. Большие цифры говорят о том, что у программы была большая аудитория. 

– С историями понятно. А какой из ваших проектов – любимый?

– У меня же самое разнообразное ТО: талант-шоу, реалити-шоу и социальный проект. И я сейчас думаю… «Танцы» – о людях, о пути к своей мечте, а еще это невероятно красивый проект. «Хата на тата» – позитивчик о том, как сделать семью счастливой, осуществив мечту любой женщины изменить своего мужчину. Но в журналистике должна быть функция эффективности, и вот «Один за всех», в моем понимании эту функцию выполняет. Для меня важно, что после проекта есть изменения в судьбах людей.  

У каждого проекта есть своя история. «Танцуют все!» я делаю так давно, уже 6 сезонов – во 2-м работала, с 3-го – руководитель проекта. «Хата», по большому счету, вообще разработка СТБ – мы шлифуем этот формат четыре сезона. И сейчас, когда он продан в кучу стран, у меня какая-то особая гордость за него. А «Один за всех» – это вообще миссия. 

У меня же сейчас в сезоне три проекта! Это ж еще нужно волноваться, какие цифры будут утром. А когда волнуешься три раза в неделю - это сложно. Но именно переключение из проекта в проект и делает работу интересной. Если бы сейчас что-то предложили забрать, я бы, наверное, не согласилась. 

– Что касается продажи формата «Хата на тата». Кто на кого вышел - вы на рынок или покупатели на вас?

– Это надо уточнить у наших программных аналитиков. Знаю, что изначально «Хата» ушла просто в показ на другие страны. В частности, ее купили несколько российских каналов. Потом я приехала в Эстонию на кастинг «Танцуют все!», включила телевизор и увидела там наших «Зважених» и развлекательное шоу… «Папа попал». Смотрю – вот он, мой папа! Всех русскоговорящих они не дублируют, украиноязычных дублируют.  

А потом нам звонит программная служба: «Польша хочет купить формат «Хаты». Я говорю: «Не программу, а формат?» – «Да, формат». Через время нам прислали польскую программу, она смешная. Называется странно – как-то типа «Хатка на татка». Эти их Бжишковы, Пшишковы  – это очень смешно. Хронометраж у них – 44 минуты вместо наших 120, слизано практически все: наши ситуации, задания папе… Ну, по большому счету, так формат и продают. Когда мы купли библию «Танцев», нам прислали даже список музыки по всем стилям за все сезоны во всех странах. В контексте продажи формата в Литву я даже не знаю даже, кто на кого вышел… Но нам приятно.

– Кто же библию писал?

– Наши. Ну, техническую библию, все форматные признаки мы сделали еще в первом сезоне – на всякий случай.   

– А кто следит за тем, как это все адаптируется?

– Дело в том, что когда люди покупают формат и библию, это уже их инициатива – звать или не звать к себе форматчиков. Судя по тому, как выглядит польская «Хата», она снимается не четырьмя камерами, как наша, а двумя. Им показалось, что они могут просто посмотреть, и этого будет достаточно. Я видела только один выпуск – в принципе, это неплохо. Если они или литовцы когда-то захотят пригласить нас и пообщаться – не вопрос.  

– Что за слух до нас донесся, что якобы «Танцуют все!» закрывают, и 8 сезон будет последним?

– Такие слухи каждый год ходят! Как можно закрыть проект, с которого вообще начинался канал, единственный в Украине танцевальный формат, то, что любит вся страна?

Кстати, я ведь отслеживаю танцевальные форматы. И могу сказать, что форматы в мире практически закончились. Вот приезжают ребята из Канн, спрашиваешь: «И чо?» – «Ничо». 30 вариантов дейтинг-шоу, еще 35 кулинарок, еще 35 про свадьбу и 45 про таланты, в частности, детские. Ну и танцевальные - «Научите танцевать моего мужа», например. Есть формат, где участвуют дети, но драматургия строится на их мамах – они там все время скандалят. Есть формат «Танцуют мамы и худеют». Но «Интер» уже запускал проект, где участники худели в танце – что-то не пошло. Ну и «Танцы со звездами».

Из всех этих форматов So You Think You Can Dance? – самый адекватный и интересный. В Америке его тоже все пытаются закрыть. Но закрыть его невозможно! Каждый год у тебя новое поколение танцоров. В этом сезоне у меня 7-летние дети, которые говорят: «Сколько себя помню, смотрю «Танцуют все!». Ему 7, а мы в эфире уже 8 лет! 

А что самое интересное: 8-й сезон, а цифры-то хорошие! Потому что каждый сезон – это новые герои. И сейчас, когда мы открыли двери детям, хлынуло такое количество крутых историй, крутых персонажей и совсем новый уровень танцев. Если в первом сезоне мы радовались тому, что человек может прыгнуть в шпагате, то сейчас вот какая-то малявка творит такие вещи, что судья просто берется за голову. А почему? Потому что, оказывается, ее педагог – финалист 1, 2 или 3 сезона, и он уже изначально учит ее правильно. 

Подождите, через неделю в эфире закончатся кастинги, и мы начнем показывать конкурсы: там будет и подводный пилон, и танцы в огненном кольце и на машине, которая движется на приличной скорости... Будет круто!

В общем, мы бюджет на следующий сезон утвердили, героев ищем, продолжаем активную работу.

- Вы ведь «Танцами со звездами» тоже занимались. Почему, как думаете, на СТБ проект не особо пошел – если сравнивать с тем, как он пошел на Плюсах?

- Знаете… Вот смотришь российские «Танцы со звездами», где уже 153-й сезон, а в нем – две звезды, остальные на уровне «младшая сестра матери Вадима Козаченко». Или собака Тимати. Но люди смотрят.

Считаю, Плюсы ни в коем случае не должны были этот проект закрывать – даже если бы там был уже 135-й сезон, а в нашей стране мало звезд. СТБ сделал его очень качественно в плане картинки, драматургии и т.д. Это был весенний сезон, считаю, доля 12 для прямоэфирного проекта – это хорошо. Причем 12 у нас было стабильно, из эфира в эфир.

Но «Танцы со звездами» – это дорого. Если ты хочешь звезд, ты должен понимать: это – их гастрольные графики, дорогие костюмы, перелеты и переезды и т.д. И если в России они покупают это за свой счет, то у нас нет. И, соответственно, это все экономически невыгодно. Хотя если сейчас любое прямоэфирное шоу возьмет долю 12, будет хорошо. Плюс есть же еще требования канала: люди должны выкладываться каждую неделю и показывать качественный танец. А не каждая звезда согласна потеть по 8 часов в зале. Мы часто, кстати, вспоминаем, как это было круто: Джигурда, Соседов…  

– Скажите мне правду спустя годы: Догилева на эфирах была пьяной?

– Ни разу! Но в свое время она пила, чего особо не скрывает, и ее поведение – это все последствия.

– Но проблем она вам не создавала?

– Конечно, создавала! Но в этом-то и прикол. Любая звезда создает проблемы. Но когда наши звезды видели, сколько усилий прилагает команда, они от эфира к эфиру становились все более дисциплинированными, никто не опаздывал.  

Как-то звонят мне с неизвестного номера, и я слышу «голос из ада»: «Алло, Наталья!»…

– Джигурда?

– Ну да!

«Я хотел вас попросить позволить мне опоздать на 20 минут». Если звезда спрашивает у маленькой рыжей девочки, может ли он опоздать на 20 минут, значит, понимает, что его опоздание – это наши проблемы.

– Не хотите реанимировать «Танцы»?

– Разве что для разнообразия. А вот скажите, кого вы считает звездами у нас?      

– Ну…

– Ну вот. А производство форматов со звездами начинается со списка звезд. Вот кто у нас сейчас в стране такая звезда, на которую будут смотреть с невероятной долей?

– Надо думать.

– Вот именно. Надо думать. Я считаю, Олег Ляшко мог бы быть отличным персонажем для «Танцев». И постановки смешные можно под него придумать, и с судьями он бы спорил. Но это мое личное виденье... Кстати, когда-то в моем списке звезд были Черновецкий, Шуфрич и Наталья Витренко. Кто-то должен спорить с судьями: «А вы вообще кто? Я вас не знаю!». Ну, Соседов с Догилевой с этой миссией справлялись.

– В России вон уже звезд на дельфинов усадили…

– А мы тоже думали о дельфинах. Я хотела на «Танцуют все!» сделать конкурс с ними. Проблема в том, что дельфин слушается только одного человека. И с ним нужно 2-3 месяца работать, чтобы он в принципе понял, чего ты от него хочешь. Плюс дельфины могут выполнять только несколько команд: сальто, перепрыгивание через кольцо и что-то еще. С ним невозможно станцевать танго. А если это невозможно – значит, «неможливо все». А это не наш стиль. У нас же - «можливо все».

Честно говоря, после часа общения со мной Наталья не иссякла и, как я понимаю, могла рассказать мне еще много интересного. А фонтанировать идеями он не прекратила и после того, как был выключен диктофон. Честно говоря, я мысленно поаплодировала Владимиру Бородянскому за правильный подбор сотрудников. А вы спрашиваете, почему СТБ однажды выбился в лидеры по смотрибельным шоу. Гореть своим делом надо, друзья! Чего и вам желаю.  

Фото Кирилла Авраменко