Точка съемки как точка зрения. Лукацкий, Фельдман и другие о ликах смерти

Понятие «горячая точка», всегда бывшая «где-то там», с недавних пор пульсирует совсем рядом с нами. И диктует сотрудникам СМИ свои жесткие правила работы. Переломным моментом для украинских репортеров и фотокоров стал сбитый под Донецком пассажирсий «Боинг» - тогда разразилась целая дискуссия о том, можно и нужно ли показывать зрителю и читателю страшные кадры с места авиакатастрофы.

Как же правильно снимать смерть? Журналисты издания Bird In Flight узнали об этом у фотографов, которым часто приходится работать на линии фронта.

Анастасия Власова, фотограф Kyiv Post, фрилансер EPA

- Оказавшись возле самолета, я впала в шок и поначалу не знала, что снимать. Я понимала, что мы - журналисты, мы уже там и должны делать свою работу. Но у меня были сомнения, что можно снимать, что нельзя. Я пыталась определить собственные моральные рамки и решила не фотографировать крупные планы.

Я переживала, чтобы фотографии не были оскорбительными для родственников погибших. И вот этот контраст - красивое поле, цветы - вызвал у меня сильные эмоции. Я сняла так, чтобы не было видно лица, нижних частей тела. Если бы труп был изувечен, конечно, я бы не сделала эту фотографию.

Не слишком ли эстетичен кадр? Да, есть мнение, что нужно показывать весь ужас случившегося, и у меня были такие снимки. Но если бы это была моя смерть, мне хотелось бы, чтобы ее показали красиво. Я бы не хотела, чтобы сфотографировали мою оторванную руку.

Наше издание не публиковало слишком тяжелые фото, но мне кажется, когда такое происходит, люди должны видеть этот кошмар. Если ты не будешь этому ужасаться, будешь и дальше сидеть дома на диване в уверенности, что ничего не происходит.

Дмитрий Серебряков, фотограф AFP

- У новостной фотографии есть одна задача - информировать о происходящем. Все остальное - от лукавого. Какие-то фотографии продолжают жить десятилетиями, становясь символами, какие-то (таких, понятное дело, большинство) - уже через пару дней никому не будут нужны.

У меня нет каких-то четких правил - я всегда на месте решаю, что и как снимать. И если в случае техногенных катастроф фотографирование трупов мне кажется лишним, то в случае военных действий - нет. Хотя какие-то пределы, разумеется, должны быть. Многое зависит от политики издания или агентства, на которое ты работаешь - кто-то поставит кровавые картинки, а кто-то ограничится более спокойной карточкой. Ну, и не стоит забывать, что фоторепортер - все-таки не криминалист, поэтому некоторая художественность даже на страшных фотографиях должна присутствовать.

Каждый раз во время съемки я задаю себе вопрос: «А хотел бы я, будучи на месте героев истории, чтобы меня снимали?» Когда понимаю, что не хотел бы, стараюсь лишний раз на кнопку не нажимать. То есть, что-то важное я сниму, конечно же, но постараюсь сделать это так, чтобы никого не потревожить.

Что касается профессионального цинизма, то это неотъемлемая часть нашей работы. Приходится работать с людьми, которые стали жертвами тех или иных обстоятельств, но всем сопереживать не получится. Это контрпродуктивно в профессиональном смысле, да и для сердца тяжело. Да, со временем ко всему начинаешь относиться проще, менее эмоционально. При этом цинизм фотографов и журналистов все-таки сильно преувеличен.

Пьер Кром, фотограф-фрилансер (Франция, Нидерланды)

- Когда происходят события исторической важности, нам приходится порой показывать миру ужасающие картины. Но важно помнить, что у жертв катастроф и военных конфликтов есть родственники и друзья. В эпоху интернета они рискуют увидеть своих близких такими, какими не хотели бы их запомнить. Поэтому фотографы должны спросить себя, готовы ли они увидеть своих родных в таком виде.

Фотографу нужна определенная степень свободы. 17 июля я не снимал тела погибших пассажиров MH17, хотя знал, что на такие снимки будет спрос. Был и другой материал для истории. Редакторы попросили меня снимать не окровавленные тела, а вещи, принадлежавшие погибшим.

Ефрем Лукацкий, фотограф Associated Press

- Однажды мы с коллегами провели эксперимент: наш шеф нашел фотографию, на которой была изображена голова террориста в луже крови, и предложил изданиям мирового масштаба это опубликовать. Никто не согласился - редкий читатель хочет видеть снимки, предназначенные для патологоанатомов. Если стоит задача передать весь ужас происходящего, хороший фоторепортер должен сделать это через образ, а не просто фотографировать расчлененку.

Есть разные способы показать трагедию. Одно время я работал с «Магнолия-ТВ», и нам пришлось снимать сюжет о мертвом младенце, которого нашли в мусорном баке. Приехав на место, мы увидели детей, с интересом рассматривавших бак - это и мог быть тот образ, который передал бы суть произошедшего. Найти его - и означает быть профессионалом.

Я не верю в то, что фотографы, работающие в горячих точках, со временем становятся циничными - этого не может случиться с человеком с твердой психикой. В моей практике был один случай: в январе 1995 года, во время первой чеченской войны, в Грозный съехались самые маститые фотожурналисты. Мы стояли вдоль забора на одной из улиц, а по дороге шла старушка с ведерком. Снайпер выстрелил ей прямо в голову, она упала. Как вы думаете, что сделали фотографы? Они прекратили съемку и побежали под обстрелом, чтобы помочь умирающей женщине. Один, правда, остался на месте и снимал, как те ее несут. Его шеф потом отказался публиковать этот снимок.

Главная задача военной фотографии - сделать все, чтобы происходящее больше никогда не повторилось. Важно запечатлеть историю страны, человечества, народа - ее должен знать каждый, это помогает избегать многих ошибок.

Элис Мартинс, военный фотограф (Бразилия)

- Война безобразна. Происходят действительно ужасные вещи. Как их снимать - зависит от ситуации. С одной стороны бесполезно публиковать снимки, которые заставят читателя поскорее перевернуть страницу. Но в то же время события нужно показывать такими, какие они есть. Не приукрашивая. Чтобы чувствовать этот баланс, нужно уметь сочувствовать.

Военные фотографы должны сохранять спокойствие в стрессовых ситуациях и уметь сопереживать. Если вы не можете взять себя в руки, находясь на поле боя - эта работа не для вас. Но нельзя и полностью отключить все чувства, не пропускать все происходящее через себя - каким бы профессионалом вы ни были, вы все еще остаетесь человеком.

Военная фотография должна рассказывать честную историю. Люди, которым посчастливилось не видеть войны собственными глазами, должны понимать, что происходит. Иногда показывать мертвые тела - часть этой задачи, но нужно искать и другие способы передать трагизм событий.

Работая в Сирии, я снимала не все, что видела. У меня есть фотографии, на которых изображены тела, накрытые полотном. Они лежали раскрытыми еще за несколько мгновений до того, как я нажала на спуск. Я чувствовала, что мне стоит немного подождать - история ничего не потеряет.

Но я показывала трупы, когда считала это необходимым. Однажды я стала свидетельницей того, как хоронили шестерых братьев и сестер, которые погибли при бомбежке. Это был один из самых сложных дней моей работы. Именно тогда я решила сделать снимок непокрытых тел - семья погибших хотела показать всему миру настоящую картину произошедшего. Я старалась держать себя в руках, но после редактирования и отправки снимков я расплакалась.

Валерий Милосердов, фотограф, фоторедактор (Украина)

- Я считаю, что фотография - это всегда документ, доказательство. Поэтому фотограф должен снимать все. При подготовке публикации отбираются снимки, необходимые для подтверждения идеи материала (это все-таки коллективный труд). И здесь очень многое зависит от позиции редакции, вкуса главного редактора и, несомненно, таланта фотографа.

Я в любых ситуациях жму на спуск. Но есть разница: одно дело - сделать снимок, другое - его обнародовать. У меня был случай. В октябре 1992 года я снял место катастрофы Ан-124 под Киевом. Среди опубликованных фотографий был снимок лица погибшего пилота, которое в огне буквально вплавилось в шлем. Снимок был жуткий и сильный. Через какое-то время мне передали, что семья летчика пришла в ужас от увиденного. С тех пор я всегда помню, что у каждого моего персонажа есть близкие.

Брендан Хоффман, фотограф Prime Collective

- Когда речь заходит об этике, важно придерживаться золотой середины. У фотографов и редакторов должны быть серьезные причины, чтобы снимать и публиковать слишком откровенные снимки, показывающие трагическую смерть. Особенно, если по ним можно опознать личности погибших.

С одной стороны я считаю, что такие фото публиковать нельзя - у некоторых пассажиров MH17 наверняка были родственники и знакомые, которые даже не знали, что те находились в упавшем самолете. С другой стороны, донести то, что люди погибают, нужно - ведь это действительно происходит. В этом смысле проще всего снимать мертвые тела, но такие кадры не несут никакой ценности с точки зрения фотографии. Изображения должны сообщать еще что-то, кроме того, что произошла трагедия.

С развитием социальных медиа фотографы и журналисты сами принимают решение, что публиковать в Сети. Поэтому их также необходимо обучать редакторским навыкам. Практически всегда вокруг места происшествия собираются люди и фотографируют все, что видят - с этим ничего не поделаешь. И двадцать лет назад, и сейчас люди делают такие снимки - просто сейчас их можно размещать в социальных сетях.

Притупление чувств при постоянном потоке натуралистичных снимков напоминает мне ситуацию с видеоиграми - мы беспокоимся о том, что люди прекращают воспринимать насилие как что-то ненормальное. Во многом восприятие зависит от того, когда люди видят снимок - сразу же после катастрофы или через несколько лет. То, как это влияет на общество в целом - сложный вопрос.

Рустем Адагамов, фотограф, фоторедактор, блогер

- Есть репортажное фото, а есть безжалостная фотоохота за жареным - это разные вещи. Репортажный снимок тоже может быть откровенным, пугающим, вызывающим отвращение или негодование у зрителя, но он не имеет цели унизить. Именно поэтому в свое время все «гранды» инфопространства отказались от покупки и публикации фотографий принцессы Дианы в разбитом автомобиле после аварии в парижском тоннеле.

Приходилось ли мне жалеть о публикации фото? Да, увы. Я пошел на похороны поэта Дмитрия Пригова, чья смерть для меня была очень болезненна, и сделал об этом фоторепортаж - как казалось мне тогда, вполне уважительный, бесстрастный. Публикация его в блоге вызвала резко негативную реакцию некоторых моих знакомых, знавших Пригова, и мне пришлось удалить материал. Больше я с фотоаппаратом на похороны не хожу.

Евгений Фельдман, фотокорреспондент «Новой газеты»

- Фотография в первую очередь должна рассказывать о происходящем, передавать новостное сообщение. Я бы добавил, что она должна быть антивоенной, но каждый по-своему видит самый короткий путь к миру. Один и тот же снимок может по-разному восприниматься: одного он подвигнет на организацию гуманитарной помощи, другого - на сбор средств для добровольцев.

Я никогда не отказывался от кадра из-за его жестокости, но бывало, что не снимал из уважения к чувствам того, кто был передо мной. Ужас войны можно передать тоньше, чем излишним натурализмом. Но это не общее правило, каждый фотограф и каждое издание решают самостоятельно.

На войнах, да и в любых экстремальных ситуациях восприятие притупляется. Это не хорошо и не плохо, это естественный защитный механизм психики. Сам я впервые ощутил это летом 2012-го, когда в Крымске случилось наводнение. Я приехал туда глубокой ночью, и меня начали накрывать эмоции. Но уже на следующее утро, после ночевки в палатке эмчеэсников, чувства отхлынули. В таком состоянии я не мог понять, какие кадры сильнее подействуют на зрителя, и это сильно затруднило отбор фотографий для отправки в редакцию.

Надеюсь, авторитетные комментарии маститых коллег помогут журналистам и фотокорам-новобранцам выбрать правильный ракурс, а главное - личную позицию. 

По материалам bird.depositphotos.com

Фото - Анастасия Власова, facebook.com